Молодой человек мягко взял профессора за плечи и усадил в кресло.

– Перестань волноваться, – попросил он. – Уже все позади. Все согласовано и утверждено. Деньги переведены. Сейчас мы поедем в аэропорт, самолет уже нас ждет. Полет пройдет хорошо, посадка будет мягкой, и завтра ты начнешь свои раскопки.

– Меня не это волнует, Игорь, – профессор вздохнул. – Главное, ничего не забыть.

– Если ты что-то забудешь, я тебе привезу, – Игорь обнял отца. – Зубную щетку и бритву ты уже упаковал. Билеты тебе не нужны. Заграничный паспорт и все необходимые разрешения – в кармане пиджака. А остальное не существенно. Ты мне лучше скажи, ты твердо решил лететь?

Профессор поднял взгляд на сына. Серо-голубые глаза Игоря смотрели серьезно и уверенно. Профессор понял, что сын решил поставить все точки над «i» прямо сейчас. Что же, он прав. В следующий раз они встретятся только в Израиле, когда говорить о целесообразности поездки будет поздно.

– Я тебя не понимаю, Игорь, – строго сказал профессор. – Неужели ты думаешь, что после того, как экспедиция утверждена министерством науки Израиля и президиумом нашей Академии наук, у меня есть возможность отказаться? Ты же сам сказал: «Все согласовано и утверждено. Деньги переведены».

– Возможность отказаться есть всегда, – отчеканил Игорь. – Ты можешь сказаться больным.

– Не могу. Тогда руководителем экспедиции пошлют кого-нибудь другого.

– И пусть, – Игорь энергично рубанул ладонью воздух. – Пусть кто-то другой провалит эту экспедицию, но не ты.

Вот оно что! Значит, в нем говорит не просто желание противоречить отцу. Игорь не верит в его открытие и уверен, что экспедиция провалится. Профессор Парусников отступил на шаг и смотрел на сына, будто видел его впервые.

– Ты что, Игорь? – тон профессора изменился. Теперь он говорил не с сыном, а с научным оппонентом. А им всегда было нелегко возражать профессору Парусникову. – Ты не веришь в мою расшифровку рукописи царя Сабиума?

Игорь пожал плечами. Профессор опустился в кресло.

– Древние рукописи – это моя профессия, сынок. Я занимаюсь ими пятьдесят четыре года. Я расшифровывал письмена древних египтян, шумерские таблицы, я занимался письменностью касситов…

Игорю услышал в голосе отца жесткие нотки и пожалел, что затеял этот разговор. Но отступать было поздно. Об открытии отца он узнал первым. Еще до приезда в Москву Даниэля Креймана и Изабеллы Мирошниченко. Отец поделился с ним, тайно лелея мечту вернуть сына в науку. К открытию отца Игорь отнесся скептически, хотя постарался скрыть это от воодушевленного профессора. Игорь считал себя слишком земным человеком, чтобы поверить в доказательство мистической истории, записанной в Ветхом завете.

– Папа, – как можно мягче проговорил он, – я не подвергаю сомнению твою квалификацию и твое умение работать с древними текстами. Но одно дело – расшифровка рукописи с ее последующим изучением. И совсем другое – экспедиция, которая должна принести конкретный результат.

Профессор поднял на сына удивленный взгляд.

– Мы с тобой археологи, сынок. Мы не имеем права ограничиваться теоретическими выкладками. Наша работа должна приносить конкретные практические результаты. Хорош был бы Калверт, не подкрепи он свои теоретические расчеты местонахождения Трои совершенно реальными и практическими раскопками. Так что, я не понимаю, что ты имеешь в виду.

Игорь вздохнул. Отца не переубедить. Он увлечен идеей экспедиции, идеей экспериментального подтверждения своих научных находок, и никакие доводы разума на него не способны повлиять. Не надо было затевать этот разговор.