– А она вам очень нужна? – спросила Маша, чтобы оттянуть время и дождаться прихода брата или Горностаева.

– Дело в том, что мой визит не совсем обычный. Можно даже сказать… судьбоносный. И мне пришлось преодолеть самого себя, чтобы решиться на этот поступок. Может случиться и такое, что если я сейчас ее не увижу, то уйду и, быть может, никогда больше сюда не вернусь. Но я пришел, понимаете? Пришел. И пусть меня ждет наказание, но я непременно должен ей все рассказать…

– Да вы проходите, Лариса сейчас подойдет, – соврала Маша, надеясь хотя бы таким грубым методом задержать гостя подольше. – Вот сюда, пожалуйста…

– Спасибо. – Бородач вошел в переднюю и сел на предложенный Машей стул.

– Это связано с ее работой?

– Ой, нет! – замахал руками мужчина. – Ни в коем случае. Но именно ее работа и то обстоятельство, что она актриса и что афиши с ее фотографиями расклеены всюду, и позволили мне понять, что речь идет именно о ней. У них, у актеров, незавидная судьба. Метущиеся души, неудовлетворенность от нехватки ролей, творческие кризисы, постоянные гастроли… Но Ветрова сама во всем виновата. И теперь, когда она решила начать новую жизнь и явно не желает признавать за собой каких-либо обязанностей, мне думается, что самое время ей кое-что рассказать…

Благообразная внешность человека и его странные слова о том, что якобы Лариса начинает новую жизнь, тем не менее, не позволили Маше расслабиться. Она решила никому не доверять. Хотя бы до тех пор, пока не появится Горностаев и сам во всем не разберется.

– У вас такое знакомое лицо, – продолжала тянуть время Маша и даже, расщедрившись, угостила гостя чаем. – Мне кажется, что я вас уже где-то видела.

– Возможно, что видели, но мне бы не хотелось сейчас говорить об этом, – смутившись, отозвался бородатый, отпивая маленькими глоточками горячий чай.

– Может, вы артист, как и Лариса? Вы ее коллега?

– Нет, что вы! Я не то что сцены, я людей боюсь. Когда вижу перед собой много народу, мне, знаете, становится как-то не по себе. Я по натуре одиночка. И вполне могу обойтись без общества. Я не понимаю людей, которые не могут находиться наедине с самими собой. Считаю, что это слабые люди. Кто-то скажет, что я эгоист и настолько увлечен собой, что даже раздражаю этим качеством окружающих, но я же никому не приношу вреда…

Маше показалось, что мужчина разговаривает сам с собой.

– Так кто вы? Писатель?

– А что, похож? – обрадовался бородатый. – Хотя мне многие говорят, что я похож на писателя или даже поэта! – И он поднял указательный палец вверх.

У Маши кончилось терпение:

– Вы, наверное, артист цирка?

Бородатый от удивления чуть не выронил чашку из рук.

– Какой там цирковой артист, вы что, смеетесь?! Я художник!

Взгляд Маши в это самое время упал на тот самый листок с рисунком, который подобрал Никитка в квартире Ларисы. Едва она успела взять его в руку, как художник, чуть привстав со стула, буквально вырвал его из рук Пузыревой:

– Постойте… – побледнел бородач и схватился за сердце. – Откуда у вас этот листок? Откуда этот мальчик с мячом? Лариса его видела? Это она вам принесла этот рисунок? Она вам что-то говорила при этом?

Бородатый так разнервничался, что руки его затряслись. Он какое-то время разглядывал рисунок, после чего, швырнув его со словами: «Какой же я идиот!», кинулся к выходу. «Она все знала, знала…» – пробормотал мужчина уже в коридоре и выскочил за дверь.

Маша после ухода бородача еще долго недоумевала. Зачем он приходил? Что ему было нужно? О чем таком могла ему рассказать случайно подобранная с полу репродукция из художественного альбома с изображением маленького мальчика, играющего в мяч?