Примерно к середине XVII в. положение резко изменилось: наука встала на собственные ноги и отбросила костыли "натуральной магии". Происходит окончательное "отрезвление" мыслящего ума перед лицом природы; наука провидит свои действительные исполинские возможности, она более не нуждается в самообмане, каковым была магия, решительно и полностью отмежевывается от нее. С этого момента "тайные науки" объективно попадают в положение мавра, который должен уйти.

Этот небольшой экскурс понадобился, чтобы стало ясно, что в XVIII в. сомнительные личности, выступавшие как полномочные посланцы "тайных наук", представлялись продолжателями древней традиции, глубоко укоренившейся на почве европейской культуры и еще сохранявшей большую силу инерции.

Культура XVIII в. являет собой во многих отношениях парадоксальную картину. Посреди ее ширится пространство, расчищенное от предрассудков, освещенное ярким светом энциклопедического Разума. Лучи света проникают далеко во все стороны, но тут и там наталкиваются на плотные темные массы суеверий и застарелых иллюзий, причем сочетания света и теней порой оказываются самые неожиданные. "Тайные науки" еще привлекают великое множество умов и пытаются ужиться с подлинной наукой. Даже внутри ученого мира, где-то на его периферии, еще не совсем угас интерес к понятиям магии. Библиотека ученого в XVIII в. еще включает известное число книг по алхимии и астрологии (впрочем, в большинстве случаев уже, наверное, как курьез). За пределами узкого круга рационалистически мыслящих людей всякие химеры могут встретить самый благожелательный прием. Мы имеем в виду отнюдь не только народную массу, которую намеренно держали в темноте (и которой, при всей ее невежественности, все-таки нельзя было отказать в присутствии трезво-скептического взгляда на вещи), но прежде всего так называемые "образованные массы".

Устойчивая популярность "тайных наук" объяснялась их специфическим "прикладным" уклоном: они предлагают людям незамедлительное фиктивное удовлетворение их практически-жизненных потребностей. Подлинная наука реально удовлетворяет такие потребности, но не всякие и не сразу Все конкретные науки, вместе взятые, не в состоянии предложить формулу, как свести концы с концами в масштабе индивидуальной жизни. Да это и не их дело, это дело идеологии. Именно кризис идеологии создает ситуации, когда для оккультизма с его псевдорешениями и псевдоответами создается широкое поле деятельности. "Спрос на чудеса" существует в эксплуататорских обществах всегда, но особенно резко вырастает в критические периоды, когда индивидуальное бытие теряет прочную опору в разлагающихся порядках официальной идеологии и культуры. Так было на закате феодальной эпохи, так стало на закате эпохи буржуазной. Последние десятилетия XVIII в. отмечены значительным упадком официальной религии, всегда бравшей на себя заботу скрупулезно опекать прихожанина и направлять его в делах житейских. Церковь сдает свои позиции в пользу просветительской философии и на другом уровне в пользу оккультизма.

Таким образом, "тайные науки" в это время не просто существуют как пережиточное, остаточное явление, но получают новый импульс к распространению – явление, на первый взгляд, поразительное, поскольку оно имеет место наряду с успехами Просвещения. Увлечение всякого рода магией становится поветрием, охватившим Европу На страницах календарей рядом с христианскими святыми прочно обосновываются Альберт Великий, Нострадамус и Парацельс, а советам странствующего астролога или хироманта внимают охотнее, нежели наставлениям приходского священника. В покоях замков и городских аристократических особняков оборудуются алхимические лаборатории, где высокородные дилетанты, сами или с помощью приглашенных "профессионалов", тщатся получить "философский камень". В Париже, в предместье Сен-Марсо, целый квартал населен алхимиками, полунищими маньяками либо мошенниками, торгующими всевозможными эликсирами и порошками.