– Вы что, со мной не пойдете? – Уго уперся взглядом в улицу, как будто дожидаясь, что Маир пойдет впереди.

– Уго, тебе лучше не появляться там в компании еврея. Я не знаю, каков этот человек, но в Сиджесе евреев совсем мало, и их явно не любят.

Маир замолчал. Потом, угадав сомнения Уго, подтолкнул его в спину:

– Там твоя мать, беги!

Мальчику даже не пришлось спрашивать дорогу: две готовые бочки, выставленные в дверях мастерской, подсказали ему нужный дом. Двухэтажное жилище бондаря стояло на отшибе, внизу помещались мастерская и магазин, второй этаж был жилой.

Уго верно угадал с грубостью Феррана; проверить его сноровистость возможности не представилось, а от мыслей про низкорослость бондаря сразу же пришлось отказаться, как только мальчик увидел перед собой здоровенного детину с всклокоченной черной бородой, черными волосами и черными бровями, сросшимися над переносицей. Рядом с великаном стоял худенький паренек.

– Ты говоришь, твоя мать? – Бондарь орал, стоя прямо перед Уго и свесив над ним голову. – Зачем ты пришел? Что тебе надо?

– Повидаться, – успел ответить Уго, а потом ему пришлось отскочить назад. – Если это не затруднит.

– Еще как затруднит.

Мужчина отвернулся, как будто Уго перестал существовать, и принялся двумя руками и плоским ножом выгибать обруч на бочке. «В чем же тут затруднение?» – недоумевал мальчик, переводя взгляд на ученика бондаря, державшего в руках длинный фуганок – инструмент, предназначенный для строгания досок, прекрасно знакомый Уго по работе на верфях. Это же его мать!

– Послушайте…

Уго не распознал значения гримасы, каковой тощий подмастерье пытался его предупредить. Крепкая оплеуха, которой бочар наградил его со всего размаху, отбросила гостя к дальней стене.

– Я никому не разрешаю отвлекать меня от работы, – услышал он голос бондаря, который и теперь не повернулся в его сторону, как будто ударить незнакомца – это самое обыденное дело в его жизни.

Уго поднес руку к щеке и потер, пытаясь унять боль, но от этого стало только хуже. Спина бондаря казалась ему просто гигантской; крутые плечи двигались взад-вперед, работа над бочкой не прекращалась. Теперь-то Уго хорошо видел, что подсказывал ему подмастерье. «Не упорствуй» – вот что выражал его взгляд.

Уго решил держаться от хозяина на расстоянии.

– Я только хочу увидеть мою матушку… мастер, – добавил он.

Бондарь оторвался от работы с таким тяжелым сопением, что Уго начал пятиться назад, пока снова не оказался на улице перед домом.

– Она больше не твоя матушка, ты понял? Теперь она моя жена и мачеха моих детей и должна всецело принадлежать им. В тебе она не нуждается. Больше не приходи и не канючь. Убирайся прочь, и останешься цел.

– Я не уйду, пока с ней не увижусь.

Уго поразился собственной дерзости. Бондарь стоял перед ним, такой громадный и страшный; за его спиной подмастерье как очумелый тряс головой и вращал глазами, что означало: «убегай!»

– Значит, хочешь ее увидеть? Ну ладно ж. Антония! – Рык бондаря гулом отозвался внутри мастерской и в голове мальчика, который уже понял, что совершил ошибку. – Антония! – еще громче позвал хозяин.

Уго поискал взглядом подмастерья. И сердце у гостя ушло в пятки, когда он увидел, что тощий парнишка смотрит в пол со скорбным видом.

– Послушайте, я не…

Уго решил отказаться от своих попыток – в тот самый момент, когда в мастерскую вошла Антонина с голым малышом на руках и с другим, чуть постарше, уцепившимся за ее юбку.

Мать не успела его заметить. А Уго, стоя на пороге, с болью в сердце видел ее усталость и покорность судьбе. Волосы матери спутались, она пришла в мастерскую грязная, босоногая, в изодранной одежде, с синяками на руке. Уго быстро понял, что сейчас случится: бондарь начнет ее бить. Наверное, бегство – это единственный способ уберечь матушку от избиения. Уго заметил, как худой подмастерье подходит, чтобы забрать у Антонины детей, как будто все уже заранее знают свои роли. Антонина отдала детей и покорно опустила глаза к сложенным на животе рукам – в тишине, которую научились соблюдать даже дети. Уго не мог сдвинуться с места, колени его дрожали.