– Я тебя найду! – услышал победитель уже издалека. – Я тебя убью! Я тебе…

– Их утащили и спрятали собаки, которые стерегут верфь… Только представь себе! Поиграться со мной решили, – вот какое объяснение выдал Уго сестре, когда та заметила возвращение сандалий.

Дети сидели, прижавшись друг к другу, на плоской крыше монастыря Жункерес, под ясным звездным небом.

Арсенда подняла голову и слегка улыбнулась. Девочка больше не смеялась, как раньше. Она как будто… как будто подросла. С каждым днем Арсенда выглядела все взрослее. И держалась с братом серьезно и отстраненно.

– Ты больше не хочешь, чтобы я приходил?

Легкая улыбка как будто застыла на лице сестры.

– Не говори ерунды, – ласково ответила девочка. – Ты и наша матушка… Конечно! Ты всегда будешь для меня самым любимым… в этом мире.

– В этом мире? – переспросил брат.

– Уго, ты не можешь тягаться со Всевышним.

Уго не мог тягаться даже с бондарем из Сиджеса, укравшим у них мать.

– Пойми же наконец, Уго, – в следующее воскресенье пыталась объяснить Антонина, встревоженная тем, как побледнел Уго, услышав от нее новость: матушка собирается снова выйти замуж. – У вас у обоих теперь своя жизнь. Арсенда в монастыре, а ты на верфи… и у вас есть надежда на будущее. Я еще молода… – Антонина говорила прерывисто, короткими фразами. – Все устроилось через священника церкви Святой Марии. Он знал… он понимал… В общем… Он добыл для меня приданое! Так ведь бывает: богачи отписывают в завещании приданое, чтобы бедолаги вроде меня могли выйти замуж. Тебе больше не придется за меня тревожиться. Послушай, его зовут Ферран, и он хороший человек, понимаешь? Он недавно овдовел и живет в Сиджесе с двумя маленькими детьми, которым…

Антонина не успела договорить. Уго пошатнулся, и мать подхватила его за плечи. Мальчик был весь холодный, Антонина уложила его на землю.

– Сынок! – Антонина хлопала его по щекам.

Горожане, выходившие с мессы, столпились вокруг матери с сыном, но вскоре разошлись по своим делам, увидев, что Уго приходит в себя и пробует подняться.

– Уго… – Антонина вздохнула с облегчением. – Ты не…

– Сиджес? – перебил мальчик.

Он никогда не слышал о таком месте – Сиджес.

– Это поселок на побережье, где…

– Мы не сможем видеться.

– Мы что-нибудь придумаем, обещаю.

– Как? Это далеко от города?

– В шести лигах.

Уго застонал.

– Обещаю, мы будем видеться.

– Не…

Уго замолчал. «Не обещайте, матушка, – вот что он собирался сказать. – Да разве вы оставите тех двух детишек, чтобы пройти шесть лиг? Ваш новый муж такого не позволит». Антонина расплакалась.

– Сынок, я тебе обещаю, – прошептала она.

Бог забирает у него сестру, а бондарь из Сиджеса мать – вот о чем думал мальчик, освобождаясь от слез и объятий Антонины и покидая площадь Санта-Мариа. Женщина ничего не сделала, чтобы удержать сына: она смотрела ему вслед, понимая, что, очень возможно, они никогда больше не увидятся. Прощальные слова застряли у матери в горле, она только робко подняла руку, но Уго этого уже не увидел.

«Если бы я признался, что не работаю на королевской верфи, что никакой надежды на будущее у меня нет…» – грыз себя мальчик, уйдя подальше от церкви и слоняясь среди кораблей. Может быть, тогда матушка осталась бы служанкой перчаточника. Но зато не променяла бы его на детей бондаря.

А у него остался бы любимый человек, за любовь которого не нужно состязаться с Богом: ведь даже Андрес перепугался и отстранился от Уго, после того как мальчик появился на берегу в своих кожаных сандалиях. Больше того, подмастерье не дал ему возможности рассказать, каким образом он получил обувку назад: когда гордый собой Уго подбежал, чтобы поведать о своих подвигах, Андрес замахал руками, будто заранее вынося приговор, так что пришлось отступиться.