– Я вас ненавижу, – прошипела я, сделав узкими глаза.

– Что обо мне наговорили в доме Элата? М? – он вперился в меня таким злым взглядом и так близко притянул меня за ворот платья к своему лицу, что я чувствовала его дыхание. Пахло ромом и табаком.

– Что вы бесчестный человек, и мне нужно держаться от вас подальше!

Мне хотелось разбить его мечты втесаться в общество герцога. Я почти не врала. Да, мы с подругой пришли к убеждению, что мой отчим подлец, но пусть он думает, что и остальные в замке Элата такого же мнения.

Мои слова больно ударили по нему. Я даже в свете ламп увидела, как на его лбу от напряжения выступила испарина, и как безобразно скривилось его красивое лицо. Еще бы! Я только что обрушила его надежды найти себе богатую невесту, входящую в круг герцога. И возможно, в любой другой, с кем Элата даже не общались. Слухи, если они появились, быстро расползутся по всему королевству.

Я видела, как мое вранье поколебало уверенность Джозефа, что после смерти матери он остался ровней всем тем, с кем я легко общалась. Я невольно поселила в нем мысль, что он интересен высшему обществу лишь как красивая вещь, которой можно любоваться, но не обязательно хотеть брать ее в дом. И все улыбки тетушек – пустое. Точно так же можно восхищенно замирать перед красивой картиной.

Я сжала зубы. Мне так и хотелось выплюнуть ему в лицо, что теперь его тоже можно продать. Как вещь. Чтобы какая-нибудь стареющая женщина потешила свое самолюбие, держа возле себя молодого красивого самца. Но он никогда не будет ей ровней.

В одно мгновение мне даже показалось, что Джозеф ударит. Но нет. Он отпустил меня. Отцепил руки от моего платья, и я выдохнула. Я не замечала, что все время стою на цыпочках, чтобы не повиснуть на его руках, точно марионетка.

– Ты наказана, – произнес отчим холодным тоном. – Больше из дома ни ногой. Пока я не приму решение, что с тобой делать.

Он развернулся и вышел. Как выяснилось, за дверью толпились слуги. Они убедились, что опекун меня не прибил, и тоже разошлись. А я опустилась на ковер. Ноги не держали.

Чуть погодя в комнате появилась моя личная горничная. Лина раздела меня, умыла и расчесала волосы. Все молча, понимая, что любое слово может вызвать слезы. Они копились во мне. И прорвались, когда служанка ушла, и я осталась в полном одиночестве. Я накрылась с головой одеялом, чтобы мой вой не услышал весь дом. Какая же я дура! Зачем надо было дразнить отчима?

Утром я завтракала в своей комнате. Джозеф, как подсказала Лина, с утра умчал по делам. Я забеспокоился, не поехал ли он к барону, чтобы поскорее получить ответ. Но горничная уверила, что хозяин, взяв с собой конюха, отправился на сельскую ярмарку, чтобы там присмотреть пару ездовых лошадей. Вместо вчерашней, чья смерть лежала на моей совести.

Чуть позже, когда унесли завтрак, а я собралась на прогулку к реке, Лина шепнула, что меня приказано не выпускать за ворота. В саду гуляй сколько хочешь, но за ограду ни-ни.

– Хотите, я составлю вам компанию? – спросила горничная.

Лина – хорошенькая рыжеволосая девушка, была в нашем доме новенькой. Появилась сразу после смерти мамы. Иногда мне казалось, что отчим нанял служанку, чтобы та следила за мной. Или я ошибалась, или горничная хорошо знала свое дело, так как она ни разу не попалась. Да, она копалась в моих личных вещах, но только по долгу службы. И всегда спрашивала разрешения, чтобы не вызвать у меня подозрения.

– Нет, мне надо побыть в одиночестве, – сказала я, позволяя снять с себя пеньюар и ночную рубашку.

По тому, как расширились у Лины глаза, я поняла, что со мной что–то не так. На руке цвел огромный кровоподтек, а на плече остались следы от цепких пальцев отчима.