Толстые пальцы уже прикоснулись к дисплею набора номера, но в самый последний момент показалось… Да нет, не показалось…

Николай Николаевич приник ухом к замочной скважине… Точно… Точно! Так и есть! Он слышит смех Марина и щебетание какой-то особы женского пола.

– Ах, негодяй! – воскликнул директор, спрятал телефон в карман и решительно пошагал прочь, забыв от гнева пнуть ногой дверь и презрительно плюнуть.

Перед самым подъездом остановился… задумался: а может, все же показалось… может быть, смеялись в соседней квартире? Николай Николаевич нервно пригладил волосы, провел рукой по лицу, неаккуратно по небрежности растягивая кожу… Тревожно… Отчего-то ему было очень тревожно…

Если бы служба спасения вломилась в квартиру, то тревога сменилась бы паникой, ведь привести Мая в чувство не смог бы никто – так глубоко было погружение, – и его бы однозначно доставили в больницу в состоянии комы, возникшей по непонятной, необъяснимой причине – так сказал бы врач.

Ник Ник ушел, все еще борясь с сомнениями; но явственно звучащие в ушах наглый смех босса и беспечный голос гостьи пересилили душевные потуги, и директор, взглянув через плечо на окна квартиры, сел в автомобиль и покинул двор.

Ровно через тридцать дней тело Мая вздрогнуло, а глаза одновременно с резким вздохом широко раскрылись, словно щелкнул тумблер, и электрический ток привел в действия внутренние механизмы. Несколько секунд поза не менялась, лишь область живота и грудная клетка методично поднимались и опускались, напитывая задремавшие клетки кислородом; бледная кожа розовела, на руках отчетливо набухли вены, и только взгляд распахнутых глаз – единственного индикатора жизни – оставался пустым, бессмысленным…

Май возвращался к реальности… К реальности, от которой месяц назад скрылся в небытии – там, куда нет доступа человеческим эмоциям, туманящим сознание, не позволяющим бесстрастно разобраться в происходящем… Веки дрогнули, медленно опустились, а поднявшись вновь, позволили видеть.

Рука уверенно распахнула шторы. Он зажмурился от яркого света – зажмурился, но не закрыл глаза и не отвернулся.

Стоя на пока еще некрепких ногах, Май посмотрел сквозь пыльное стекло на улицу… хотелось смотреть… хотелось наслаждаться – солнечным светом, голубым небом, ватными белоснежными облаками, домами, людьми… Каждая мелочь радовала сердце: жизнь не перестала быть прекрасной… Но что-то изменилось… Что?

За месяц глубочайшего забытья Май освободился от страхов и пустых переживаний, которые если куда-то и вели, то точно не в сторону истины. Тот, кто знаком с компьютером, сказал бы: система перезагружена, и можно продолжать действовать в основном режиме – в этом и заключалась цель. Вернулась былая уверенность, и если месяц назад он не знал, какой дорогой идти, то сейчас не сомневался: любая поведет в верном направлении… Любая… А значит, он на правильном пути! Май вновь доверял своим чувствам.

Уже через час он пребывал в полном порядке, будто и не было за спиной тридцати дней добровольной комы. Жестокая правда жреца теперь не являлась приговором, сулящим неотвратимую беду; и хотя Май все еще не понимал причины своей отставки, отношение к ней стало другим… Мудрый Сей Мир сказал то, что Май должен был услышать – ни больше ни меньше…

Ледяной душ, немного еды и воды – все, что потребовалось ослабевшему телу для восстановления тонуса. Май потянулся и сделал несколько резких наклонов – вперед, вбок… Покрутил головой, словно проверяя прочность шеи – все в норме, никакого дискомфорта, а главное… главное, на душе легко и спокойно.

Он закрыл глаза и глубоко вздохнул… Встал ровно, вытянувшись, как струна… Сердце стучало отчетливо и монотонно: тук… тук-тук… тук… тук-тук… Май прислушался к чувствам: он видит, слышит, понимает; он тот же… почти тот же… но… Боже!