– Благодарю вас, господа, за принятие моего предложения, – галантно произнес Андрей Петрович. – А посему поспешаю в каюту дать соответствующие указания вестовому, – он стал спускаться по трапу с мостика.

– Приспустить флаг! – раздалась команда за его спиной.

Андрей Петрович вздрогнул, уяснив ее трагический смысл – команда «Кроткого» прощалась со своими погибшими товарищами. «Служба есть служба, – горестно вздохнул он. – Такова уж капитанская доля – в дальнем плавании капитан не только царь и Бог для команды своего корабля, но и батюшка, провожающий подопечных в последний путь, – и он тут же усмехнулся: – Но попробуй предложить ему отказаться от этой участи!»

Тимофей расстарался. Андрей Петрович отдал должное его расторопности. Вместе с вестовым Врангеля, они принесли кресло из капитанской каюты и из каюты лейтенанта Матюшкина, «напрягли» коков на камбузе и вестовых кают-компании. Так что стол был сервирован превосходно. Одним словом, по «большой программе».

Через некоторое время после того, как отгремели залпы прощального салюта, во время которых вестовые истово крестились, в каюту вошел Андрей Петрович в сопровождении Врангеля и лейтенанта Матюшкина. Их лица отражали печаль пережитого траурного ритуала. Они молча заняли свои места за столом, и вестовые поспешно удалились.

– На правах хозяина, господа, предлагаю предоставить первое слово Фердинанду Петровичу.

Тот, взяв бокал, наполненный мадерой, встал. Встали и остальные. Капитан обвел соратников долгим взглядом, собираясь с мыслями.

– Сегодня, господа, мы пережили трудный день. И спасением своим обязаны столько же счастью, сколько усердию, сметливости и неутомимой расторопности всех офицеров и матросов «Кроткого». – он проглотил комок, застрявший в горле. – Все мы ратные люди, давшие присягу защищать Отечество, а посему всегда должны быть готовы отдать свои жизни ради него. Это аксиома, господа. Так давайте помянем наших товарищей, погибших вдали от берегов Отечества!

И три офицера, стоя, не чокаясь, осушили бокалы.

– Я приказал всем матросам выдать по стакану грога[32], – как-то отрешенно произнес Врангель, садясь в кресло. – Пусть и они помянут…

Первым нарушил молчание Матюшкин:

– Мичман Адольф Карлович Дейбнер был не только мужественным человеком, что и подтвердил матрос Лысухин, но и надежным товарищем, – вздохнул он.

– И отличным моряком, – добавил Врангель. – С его гибелью на «Кротком» остались только три вахтенных офицера, и на них в связи с этим ляжет дополнительная нагрузка.

– Выбывшего из строя мичмана Дейбнера могу заменить я, – заметил Андрей Петрович.

Врангель и Матюшкин с недоумением посмотрели на него. Затем капитан, вспомнив, видимо, что-то, улыбнулся:

– Вы, Андрей Петрович, уже отстояли свои вахты еще два десятка лет тому назад, на мостике «Надежды», когда мы с Федором Федоровичем еще и не поступали ни в Морской корпус, ни в Царскосельский лицей. Поэтому не беспокойтесь – в случае необходимости вахтенного офицера подменит старший офицер. Ведь лейтенант Рикорд, как мне представляется, будет несколько моложе вас?

Все трое рассмеялись, снимая тем самым психологическую нагрузку, навалившуюся на них в этот трудный день. Все имеет свои пределы, а человеческая душа – тем более.

Мадера пришлась очень кстати и постепенно снимала напряжение.

– А как вы, Андрей Петрович, оцениваете слухи, о которых сообщил англичанин Ридон? – спросил капитан, поставив бокал на стол. – Я имею в виду то, что якобы русский двухдечный корабль ограбил туземцев, – пояснил он.

Шувалов задумался.

– По-моему, корни слухов следует искать в среде жрецов. Об этом я размышлял еще во время посещения Нукагивы «Надеждой», когда совершенно неожиданно возник бунт туземцев против русских, закончившийся, к счастью, без жертв. Дело в том, что Крузенштерн воспринимался туземцами как Бог, причем без всяких оговорок. Их вождь совершенно серьезно считал, что корабль «Надежда», выйдя из бухты Анны-Марии, распустит белые паруса и поднимется к облакам.