Чтобы мучился, страдая о дочери, которую считает чужой.

С утра мы едем в клинику. В ту же самую, где мы и наблюдались всё время. Да, до безумия дорого, но я знаю, что там хорошие врачи. К тому же, я так и не узнала результаты прошлого обследования. А ведь они были важны.

А сейчас я снова беру малышку на руки, захожу в кабинет. В этот раз без сдачи крови и остального.

– О, Милана, добрый день. Я попыталась дозвониться до вашего секретаря… – начинает с порога женщина средних лет.

Это она про пешку Багрова говорит, который тому всё докладывает. У меня ведь не было телефона, и все вопросы решались через него.

– Я так и поняла, – сажусь на стул, обнимая свою малышку сильнее.  – Что там? Всё хорошо?

– Нет, – говорит прямо, доставая нашу карту.

В смысле, «нет»? Мне показалось?

Она шутит? До этого ведь было всё нормально!

Я знаю, что с пороком сердца не шутят, но…

У нас всё только стало хорошо с моей девочкой. 

Почему именно сейчас? Когда мы стали жить отдельно ото всех. Начали строить свою жизнь, хоть и не без вмешательства её отца.

– Мы ведь с вами уже разговаривали. Сердце растёт, развивается. И в один день оно может не выдержать, и…

Она не договаривает.

Наверное, уже видит мои слёзы в глазах, которые тут же вырываются наружу и текут по щекам.

Больно.

Слышать всё это. Учитывая то, что весь этот ужас происходит не со мной, а с моей малышкой.

– Мы сделали в прошлый раз ЭХО-КГ, и есть отрицательная динамика. Пока наблюдаем. Но, скорее всего, придётся готовиться к худшему.

– Она же выживет? – спрашиваю, захлёбываясь в собственных слезах. – Можно что-то сделать?

Я не выдержу. Не выдержу, если жизнь заберёт её у меня.

Да, Кама родилась с врождённым пороком сердца. Меня предупредили о рисках!

Я была готова к этому, но… Врачи же обещали! Говорили, что в большинстве случаев к году все затягивается само!

Когда слышу это – не выдерживаю.

Малышка не понимает, почему я плачу, тянется к моей шее, обнимая. От этого ещё хуже становится.

– Понаблюдаем несколько дней. Возможно, придётся делать операцию. Она дорогая, но, я думаю, вам она по силам.

Знала бы она сейчас, что нет. Не по силам.

– А, вашего жениха же…

Она осекается, понимая, что да. Он в тюрьме.

Да даже, если бы он был на свободе, всё равно бы не дал мне денег.

– А, простите.

Я уже почти ничего не слышу.

Её слова барабанят в ушах.

А перед глазами маленькое сердечко с кулачок Камы, которое бьётся изо всех сил.

Это всё шутки, насмешки судьбы!

– Я вас поняла, – проговариваю. – Я найду деньги, спасибо.

Встаю с места, беру свою малютку на руки. Теперь понятно, почему она последние два дня встревожена и плохо себя чувствует.

Чёрт!

Ненавижу эту жизнь!
Всё ненавижу!

Возвращаюсь домой разбитая и подавленная.

Хочется разрыдаться, но меня останавливает только моя малышка, которую надо покормить. Поиграть с ней.

Нельзя показывать, что маме плохо.

Поэтому играюсь с ней, сдавливая слёзы.

И думаю, где взять денег.

Багров за решёткой не поможет. Даже если прийти к нему домой. У него, наверняка, всё конфисковали. Я ничего не найду.

Попросить помощи у родителей?... Ага, как же. Они беднее, чем я. Мы давно не виделись и вообще у нас плохие отношения.

Злата?

Она студентка и работает в клубе «Морок».

Всё.

К кому идти?

К Самиру?

Я отметаю этот вариант сразу же.

Он нам не нужен.

Но…

Сжимаю ворс ковра пальцами до белых костяшек.

Я сама понимаю, что больше не к кому.

И пересилить себя не могу. Гордая до жути.

Но… Ради Камиллы засуну эту гордость куда подальше.

Может, всё обойдётся? А если нет?..

Стискиваю зубы и бью кулаком о пол.

Да чтобы этот Хаджиев провалился!

Выпрямляюсь, вытираю слёзы и вижу на себе взгляд малышки.