– Когда мне стало совсем тяжело, я наведалась к доктору Абелю Финну. Мы о многом поговорили. Он подарил мне книжечку. Иногда перечитываю. А потом по строкам и строфам – всплывает.

– Так бывает со всеми стихами.

Орелия Гор – марсианская поэтесса. Она никогда не была на Земле, но полюбила землянина, с которым виделась только раз, когда он прилетал на Марс. Потом он погиб при посадке – спускаемый аппарат упал где-то в Арктике.

– Ты не знаешь… И никто из вас больше не знает… – словно бы нехотя проговорила Илассиа. – Я пыталась покончить с собой. Наглоталась снотворного. Здесь, на маяке. Потом подумала, что меня еще очень долго никто не найдет, и это будет выглядеть совершенно ужасно. Спустилась вниз. Поняла, что уже засыпаю. И что, если я начну умирать на песке, то меня заживо растерзают аваххи. А закончат трапезу крабы и ящерицы. Наверное, так и случилось бы. Я пыталась добраться до дома ползком, чувствуя, как туманится разум и коченеют конечности. Где-то на полдороге потеряла сознание. Келлен каким-то образом почувствовал, что мне плохо – он звонил много раз, а я не отзывалась. Он решил немедленно ехать сюда, захватив на всякий случай свой медицинский кейс. И успел.

– Иссоа и Эллаф… знают?

– Нет. Мы никому не рассказывали. Зачем нарушать их покой. Они счастливы – после стольких страданий и испытаний.

– Как и вы с Келленом. Я рада за вас, Илассиа!

– И ты не считаешь это… предательством?

– Что ты! Нисколько! Жизнь должна продолжаться!

В тишине, наступившей после небесной мистерии, послышался дальний звук электрокара.

– Почти как тогда… Келлен возвращается, – сказала спокойно Илассиа. – Нам пора.

Мы забрали Лаона и вместе встретили доктора Келлена Саонса, вернувшегося из медицинского центра, где он присутствовал на очередной операции.

– Папа! – бросился к нему мальчик.

Келлен взял его на руки и дружески поздоровался со мной. Они втроем смотрелись как слаженная семья, в которой между супругами нет обжигающей страсти, но есть почтительная привязанность. Лаон радовал их обоих, и в присутствии сына можно было не вспоминать о лиеннской трагедии и лиеннском проклятии.

Илассиа приглашала меня остаться поужинать с ними. Но я отказалась.

– Не боишься лететь в темноте? – спросила она.

– Нет, не в первый же раз! Чего бояться? Трасса подсвечена огнями, флаер новый, электроника очень надежная, трафик сейчас небольшой.

Я взлетела над виллой, развернулась над озером Ойо и направилась в Витанову, домой.

Наше очередное собрание в доме семьи Киофар оказалось немногочисленным. Только Иссоа, Эллаф, их дети и мы втроем – я, Карл и барон Максимилиан Александр.

Иссоа и Эллаф, как всегда, встретили нас радушно и ласково, но больше всего гостям обрадовался Ульвен. Он запрыгал от счастья, увидев Карла и барона Максимилиана Александра, был горд донельзя, когда ему разрешили сесть вместе с нами за утренний стол, а потом притащил «виолино» и вцепился в Карла как клещ: «Bitte, zeig mir, wie spielt man die Geige!»…

Юному принцу и двум баронам отвели для урока музыки маленькую гостиную, где когда-то Карл обучал Иссоа.

Мы немного понаблюдали за ними. Ульвен был жаден до знаний, но ребячески нетерпелив. Он хотел получить сразу всё и злился сам на себя, когда понял, что мгновенно заиграть у него не получится – нужно методично осваивать азы ремесла. Как настраивать струны, как держать инструмент, как отыскивать и относительно чисто извлекать из скрипки звуки – пока без смычка, щипком, pizzicato. Барон Максимилиан Александр помогал им советами и несколько сдерживал прыть неуёмного ученика, который при неудачах сам себя беспощадно ругал – «Тупой баадар!»… Слушать это было необычайно забавно, но я старалась не рассмеяться. Зато Карл не сдержался и захохотал, и Ульвен тотчас задал вопрос – как нужно выругаться по-немецки? «Dummkopf», – опрометчиво сообщил ему Карл, после чего Ульвен изобрел гибрид «Dummkopf Baadar!» – и снова набросился на непокорную Geige.