Пока я принимал душ, у меня от воспоминаний, несколько раз случилась эрекция, и я раздраженно топил ее под струей воды, ругая себя за скотские мысли. Так нельзя. Анабель еще ребенок, а мне, похоже, нужно лечиться, раз я думаю о ней, как о предмете сексуальной фантазии. Боже, но до чего ее легкое касание меня взбудоражило. Даже не знаю, как после этого смогу вести уроки, чтобы не посмотреть на девушку и не захотеть ее еще больше.

Забудь, Рэм. Ты должен забыть об этом.

Двухэтажный домик учительницы, располагался в спальном районе, в пяти кварталах от центра. Тихий и спокойный. Никаких тебе шумных соседей и полицейских сирен посреди ночи, когда город только-только улегся спать. О постоянных разборках на улицах под моими окнами, я вообще молчу. Что ни ночь, то драка со следствием. Ну, со временем начинаешь привыкать и меньше обращаешь внимание. Даже, когда с улицы молят о помощи, я меньше вздрагиваю и подбегаю к окну, чтобы посмотреть, что случилось, потому что по большей части, дело касается пьянчужек, шлюх и наркоманов: кто-то кому-то не долил, не доплатил или прокинул с дозой.

Мисс Гринер распахнула дверь и, увидев у меня в руке букет, покраснела.

Как давно она получала что-то от мужчин?

– Добрый вечер, мистер Уолл.

– Добрый вечер, мисс Гринер. – Я протянул ей цветы. – Это вам.

– Спасибо. – Она с шумом вдохнула их аромат. – Проходите, пожалуйста.

Я прошел внутрь, оказавшись в просторной, ярко-освещенной гостиной. Первое, что мне попалось на глаза, это межэтажная лестница из белого дерева, ведущая на второй этаж. – Может, на «ты»? Тем более, мы сейчас не в школе.

– Я не против. – Кора шагнула в кухню, отделенную белоснежно-белой стеной с портретом женщины, эпохи Просвещения.6О, это была не просто неизвестная женщина, или элемент декора для мисс Гринер. Это был портрет Елизаветы Батори,7самой жестокой и кровожадной убийцы за всю историю жизни. Почему у мисс Гринер висел портрет Кровавой графини, я не понимал. Возможно, мы все стремимся держать у себя в шкафу что-то жуткое, чтобы не совершать опрометчивых поступков. Только от чего отгораживалась Кора? – Ты удивлен? – я был уверен, что она несколько секунд стояла и смотрела, пока я задавался вопросами о картине.

– Немного. – Я повернулся к ней. – Но, я озадачен. Ведь, ты не веришь в монстров.

Кора пожала плечами.

– Она была настоящей. – Она протянула мне бокал с красным вином.

Мы двинулись во вторую часть гостиной, где размещался мягкий диван буквой Г, кофейный столик, стеллажи с книгами, небольшой письменный стол, ютившийся в углу, с кипой газет и камин, который Кора заранее разожгла.

Я втянул носом запахи, которые витали в воздухе. Пахло благовониями и еще чем-то, что я не мог разобрать. Какой-то солоноватый оттенок, который не укладывался ни в одно обозначение с травами.

– У тебя очень уютно. – Действительно уютно. Для одинокой женщины, ее быт был обустроен по всем параметрам: немного простоты, немного роскоши и романтичности. – А я вот не представляю, куда девать свою коллекцию книг.

Кора отпила вина, повернувшись ко мне всем телом.

– Я бы хотела спросить тебя кое о чем. Можно?

– Да, конечно.

– Наблюдая за тем, как ты играешь с командой, – она закусила губу. – Мне показалось, что на поле был не ты, а кто-то другой. Ты словно потерялся.

Ох.

– Это так. Не в прямом смысле, – поспешно добавил я. А то решит, что я реально чудовище. – В школе и колледже, тренера называли меня Монстром, из-за того, как я играю. Я, как бы, отключаюсь от реальности, концентрируясь только на игре. В те моменты, я знаю, что должен двигаться, нападать и ни перед чем не останавливаться. – Как животное, управляемое инстинктами. – Не редко, меня сравнивали со зверем, так что я не удивлен твоему вопросу. – Я отхлебнул напитка. Жидкость опалила глотку, скатившись по пищеводу, и бухнулась в желудок. Какой странный вкус. – У тебя столько газет.