«Ни за что бы не поверила, что когда-нибудь буду так сильно волноваться о ее жизни… Проклятье, я сама была готова ранить ее и шутила о том, что снесу ей башку меньше часа назад!»

Так и быть. Я признаюсь, что сражаться с Пэн было не так просто. Конечно, не настолько, чтобы я, все-таки, сочла ее опасной или переживала о проигрыше. Вовсе нет. Это было, по крайней мере, нескучно. Ей даже удалось меня впечатлить, учитывая, что умение обращаться с мечом для шпионов не более чем «вспомогательное», чтобы защищать себя и остальную команду.

Пэн, в самом деле, может постоять за себя и дать отпор недоброжелателям (пожалуй, я опущу, какими возмутительными средствами она пользуется). Она ловкая. Она находчивая. Но почему, в таком случае, Пэн дала какому-то тупому неуклюжему солдату оставить себе такую тяжелую рану?

Наверняка Пэйон тоже недоумевает по этому поводу, ведь это он указал мне на ее достоинства – ловкость, находчивость… Это он отзывался о ней, как о лучшей шпионке в его отряде. И нет, я не злорадствую! До событий сегодняшнего дня, я бы совершенно точно не упустила возможности пошутить над этим, но теперь мою медовую спесь сгрызла совесть, оставив самую невкусную горькую тревогу.

И совесть, и тревога настаивают на том, чтобы я сказала:

– Я признаюсь в содеянном, как только мы вернёмся в парс.

Пэйон останавливается.

– Ты пережила серьезное потрясение. Тебе нужно время, чтобы прийти в себя, я понимаю, – он глядит на меня вполоборота и поясняет негромко, но отчеканивая каждое слово, чтобы до меня быстрее дошло: – Увы, его нет, потому что мы уже пересекли границу парсов. Впредь ты должна обдумывать каждое действие, которые собираешься совершить. Не ступать лишнего шага. Не заводить разговоры без надобности…

– Пэйон, мы, кажется, торопились? – Я кладу руку на его лопатку и легонько подталкиваю вперед. Затем осторожно поддразниваю: – Может быть, не будем останавливаться и заводить разговоры без надобности?

– В лазарет. Мы торопились в лазарет при казарме, да. – Он трогается с места, но идет медленно. – Только, под «мы» я подразумеваю себя и Тита. Ты с нами не идешь.

– То есть… Что?! – возмущённо вскрикиваю я, а потом чуть не ударяю себя по губам: Пэн стонет жалобно и протяжно. – А мне что прикажешь делать?! – продолжаю я, но полушёпотом.

– Тит! – зовет Пэйон. Парень с белыми волосами, торчащими из-под черного капюшона, оказывается рядом сию секунду. – Отнеси Пэн и возвращайся через десять минут.

– Не оставляй меня, – умоляет Пэн. Наверное, она боится умереть в одиночестве, без Пэйона. Без человека, который заменил родителей и стал самым значимым в ее короткой жизни. Но Пэйон перекладывает ее тело из своих рук в руки Тита, и они уходят.

Мы продолжаем путь не торопясь. Тогда Пэйон произносит в свойственной статусу командира, но не для него самого манере:

– Отправляйся домой. Потомишься в горячей ванной, приоденешься в какое-нибудь прелестное платьишко, предпочтительно не красное. Затем дождешься приглашения на собрание Совета и примешь его с очаровательной улыбкой на лице, – последними словами он демонстрирует ту невозмутимость, которую должна изобразить я, когда мама доставит это самое приглашение.

Обычно она не предстает передо мной торжественно, не произносит длинную тираду о том, что мое присутствие в качестве наследницы главы Совета, удостоит всех собравшихся великой чести и тому подобное. Какой вздор! Её приглашение ограничится позывным с первого этажа, пока она глупо копается в одежде, чтобы на официальном мероприятии выглядеть надлежащим для своего статуса образом.