– «Вдруг он потянет за капюшон и сорвёт его?» – Под непроглядно-черной вуалью не видно, как нервно мечутся мои глаза. – «Очевидно, что те, чье существование представляет собой государственную тайну, уверены в том, что никому не удастся пролить на нее свет. Маскировка меня не подведет», – я успокаиваю саму себя. Перебираю крепление заново, но уже не чувствую его.

Это немеют пальцы. А тот незнакомец даже не попытался прикоснуться ко мне.

Уличный сквозняк захлопывает за мной дверь и обдувает вымокшее от пота тело. Меня трясёт. Не могу сдвинуться с места. И даже пальцем пошевелить не могу.

Я продолжаю стоять в проходе, точно статуя, и только беспокойные трясущиеся колени выдают во мне живого человека.

Прямо передо мной трое стражников в блестящих наручах, шлемах-тарелках, в недлинных плащах с вычурным гербом, и, с виду, тяжелых латных юбках. Первый стоит поодаль от товарищей, скрестив руки на доспехах. Остальные два испачкались в крови мужчины, которого прижимают к каменной дорожке, ведущей к трактиру. Они разбили ему голову, и теперь она переливается не тусклыми бликами от безупречной лысины, а отблеском красной жидкости, неумолимо струящейся от темечка до острого подбородка. Мужчина жмурится от боли, пока самый крупный солдат сидит на его пояснице и удерживает за руки.

– ПУСТИТЕ!!! – Плененный корчит безобразные гримасы от каждого нового болезненного столкновения о камни. – Пустите счас же! И катитесь к самому Мортену! Пусть он покарает вас, мучителей нечестивых!

Вопли доносятся до моих ушей и подталкивают вперед.

Пока отяжелевшие ноги переносят ватное тело в толпу уличных зевак, я разглядываю приговоренного. Мне не удается распознать в его чертах остаток человечности, не то что знакомое лицо. Кажется, он рассвирепел настолько, что у него заострились зубы. Если бы не этот жуткий оскал и сумасшедший взгляд, то я бы наверняка узнала его.

Я знаю каждого, кто живёт в нашем парсе.

Один из стражников снова ударяет мученика. Второй весело подпрыгивает на его заднице и ищет одобрение во взгляде товарищей. Находит. Он повторяет это телодвижение снова и снова, в ускоряющемся темпе, с какой-то извращённой увлеченностью.

– Моли о пощаде, пока ещё можешь! – советует солдат, стоящий дальше всех.

Любого другого нарушителя здешних порядков бросили бы за решетку или отправили на суд прокуратору Радию. Вот только в нынешней ситуации это не необходимо. Все и так знают, что за страшная участь ожидает выходцев из Алиса. И это вовсе не заурядное обезглавливание, нет. Последователей братства пытают и убивают на глазах у столпотворения любопытных жителей Аризода. Так прихвостни прокуратора демонстрируют превосходство власти над городскими мятежниками.

– Радий сдурел от страха. Стал параноиком и видит врагов там, где их нету.

– Как ты назвал своего господина?! – возмущается один из кровожадных солдат – тот, который успел попрыгать на своем пленнике, сжимая его руки, как узду на лошади. Теперь истязатель скручивает их под неправильным углом. Кости разламываются сразу в нескольких местах. – Хочешь подорвать его авторитет? Обратить нас против него и привлечь в свою стайку ничтожных крысёнышей?

Солдат выворачивает его руки в обратную сторону и пренебрежительно выбрасывает. Теперь они валяются подле обездвиженного тела, подобно неживым змеям, изогнутыми настолько, насколько позволяет их естество. Но у человека руки так не изгибаются… Раздробленные кости выступают в изгибах обоих локтей. Смотреть на такое – мерзко. Мерзко до тошноты, подступающей к горлу с реальной угрозой.

Теперь я не в силах устоять на месте. Оглядываюсь по сторонам, в надежде отыскать хоть кого-нибудь из отряда Пэйона или его самого, но погружаюсь в водоворот незнакомцев. Тут и там мелькают чьи-то лица… и лучше бы они были спрятаны в тени от капюшона, чем в тенях откровенного недовольства, углубляющегося подозрительностью. Все в этом городе ненавидят нас и желают смерти.