С одной стороны от больницы была тюрьма, с другой – психиатрический диспансер. Соседство так себе. И порой моим развлечением по вечерам было наблюдать за психбольными и их выходками. Тогда, представляете себе, до сих пор не было ни телефона с выходом в интернет, ни игровых гаджетов. А если и было что-то подобное, типа тетриса, не каждый мог себе это позволить. Но я все равно был на позитиве и воспринимал все, как какой-то аттракцион с комнатой страха. Что сказать, ребенок.

После нескольких раз нахождения в этом «заведении» врачи пришли к мнению, что настолько часто повторяющихся симптомов гепатита у одного человека быть не может.

Так я неволей переехал в гемолитическое отделение детской городской больницы.

Мое появление там становилось настолько частым, что это переросло уже в образ жизни. Украл, выпил, в тюрьму… Шутка.

Я лежал там неделями, а порой и месяцами, выписываясь домой, а ровно через месяц после очередного проверочного анализа крови я возвращался в больницу. Все потому, что в моей крови обнаруживалось большое скопления токсичного для организма продукта распада, название которому – билирубин. У нормального человека он выводился из организма самостоятельно, через мочевой пузырь. У меня же он застревал и скапливался критическим количеством, от которого можно было и умереть.

Так я стал «постоянным клиентом» столь «замечательного» заведения. Ребенком, оторвавшегося от друзей, школы и привычной для него жизни. Я ходил получать образование и школьную программу в классы, которые были организованы в самой больнице. То есть надо было самостоятельно делать домашние задание в палате, ведь домой меня выпускали либо по выходным, либо не выпускали вовсе.

И конечно же, мне пришлось бросить легкую атлетику. Не допускалась вообще никакая нагрузка в принципе. Ни бегать, ни прыгать, не поднимать ничего тяжелее 3 килограмм, как утверждали врачи. Я просто стал заключенным своей болезни. Гиперактивный ребенок, замотивированный разум которого «заковали в кандалы и посадили в тюрьму» под названием тело.

Меня продолжали «пичкать» абсолютно невкусной едой, соблюдая, типа регулярный пост. Этому даже придумали свое название. Как сейчас помню: десятый стол.

Лечили меня попросту наугад. Методом «научного тыка», так сказать. В меня продолжали втыкать иголки по несколько раз в день, периодически меняя лекарство и наблюдая, как очередная смена лечебной жидкости повлияет на меня.

Никогда не забуду, как меня прокапывали капельницей с чистым калием. Это было подобно пытке, очень болезненное ощущение, словно в мои вены вливали ядовитых змей, и они снова и снова жалили меня изнутри. Словно кипящее масло, лекарство максимально медленно вливалось в мою кровь, причиняя максимальную боль, которую может терпеть ребенок. Один в тот момент, без родителей, без друзей, привязанный к кровати, чтобы случайно или специально не выдернуть иглу. Я лежал на кровати, ноги закинув и на стенку и страдая от боли, плакал и молился, чтобы это поскорее закончилось. Трагичность той ситуации добавляла атмосфера больниц Российской Федерации с ее серыми, похожими на комнату пыток, стенами из какого-нибудь культового фильма ужасов. Именно так мне врезались в память те моменты, которые я переживал снова и снова. И снова. И снова.

Это была жесть. Надо мной просто экспериментировали, меняя мне курс лечения и назначая все новые и новые садистские процедуры. Так я видел это своим детским сознанием, но никак не мог повлиять на это. Впоследствии я просто свыкся. Я привык ко всей этой несправедливости, которая происходила со мной, к образу жизни, который стал у меня, к одноразовым больничным друзьям, которые менялись с очередным заходом, к этой «долбанной» еде и всем запретам того, что нравится детям. А самое дикое, что я смирился с тем, что больше не спортсмен. Я надел на себя ярлык тяжелобольного ребенка, которому впоследствии дали статус инвалида детства. Мне вроде как ничего не оставалось, как углубиться в учебу, получать удовольствие от общения и дружбы с пациентами этой больницы. Благо, она была детской. Я целых 3 года своей жизни просто зарыл в «бесплодную почву», из которой никогда ничего не вырастит.