Вернемся к моральной экономике, нацеленной не столько на получение прибыли, сколько на доставление средств существования членам семейно-трудового крестьянского хозяйства. При этом будем иметь в виду, что в эпоху Екатерины II крестьянство составляло до 95 % российского населения, а согласно переписям 1897 и 1926 г. доля сельского населения России оценивалась, соответственно, в 85 и 82 % от общей численности населения. Менталитет за столь короткий отрезок времени, прошедший с начала урбанизации, существенно не меняется. Собственно, многие ментальные черты, свойственные не только прошлому и позапрошлому векам, но даже русскому Средневековью, по-прежнему аукаются в общественно-экономическом поведении наших современников. Еще одно ограничение: мы говорим о русском менталитете, а не о “локомотивах” устойчивого экономического роста, поскольку очевидно, что в современных условиях ни сельское хозяйство, ни аграрии с их небольшими доходами в отрыве от прочей экономики (в первую очередь от сферы услуг) служить ключевыми “двигателями” развития экономики не могут.

Согласно выводам Чаянова и его коллег по организационно-производственной школе, для крестьян “в трудовом земледельческом хозяйстве нормы напряжения труда значительно ниже его полного использования… А.Н. Челинцев в Тамбовской губернии наблюдал колебания в использовании рабочего времени (за вычетом праздников) у мужчин от 37 до 96 %, у женщин – от 15 до 55, у полуработников – от 8 до 40 %”. Чтобы было понятнее, что такое напряжение труда, Чаянов приводит эмпирические данные годовых затрат труда на одного работника по 25 обследованным хозяйствам Волоколамского уезда, по которым среднее количество затраченных в году рабочих дней на сельскохозяйственные работы составляет 118,1 (от 48,5 до 190,9 дня), на промыслы – 13,7 (от 0 до 58,8), всего – 131,8 (от 78,8 до 216,0) рабочих дня в году (за вычетом воскресных и праздничных дней, не совпадающих с воскресными). Разумеется, от региона к региону показатели разнятся (например, аналогичное исследование, предпринятое к трехсотлетию дома Романовых в Красноуфимском уезде Пермской губернии, дало цифру в 48 % от максимального годового лимита трудовых ресурсов)^>9, больше того, в периоды весенне-летних полевых работ или зимней молотьбы рабочих рук не хватало. Однако хочу предостеречь читателя от чрезмерного погружения в крестьянско-трудовую сторону вопроса, поскольку речь идет, напомню, не о перспективных видах экономической деятельности, а о менталитете русского человека.

Таким образом, “располагая резервами для увеличения собственного производства и для получения доходов на стороне, крестьянское хозяйство только в экстремальных обстоятельствах могло подвергаться суровой депривации”^>10, или лишению (существенному ограничению) возможности удовлетворения необходимых жизненных потребностей, поскольку имело значительный объем неиспользуемого трудового ресурса. Кроме того, стремление минимизировать негативные последствия наступления риска “экстремальных обстоятельств” (неурожаев, падежа скота, эпидемий, воровства, грабежей и пр.) находит свое выражение в желании русского крестьянина оказаться под крылом более сильного: господина, монастыря, государства. Другим инструментом минимизации этого риска является формирование заначек и общаков на все тот же “черный день”.

“Для измерения давления потребительских запросов, – пишет далее Чаянов, – мы воспользовались коэффициентом, определяющим собою соотношение числа потребительских единиц хозяйства с числом его рабочих сил, говоря иначе, величиной отношения числа едоков к числу работников (е/р). Группируя по высоте этого отношения бюджетного обследования хозяйства, мы получим следующие цифры годовой продукции (чистой) работника” (табл. 2.1).