Ежедневно утро Элисон начиналось рано, и к моменту, когда Мелоди выползала из своей комнаты, женщина уже успевала принять душ, помедитировать, накраситься, уложить волосы, приготовить завтрак и, конечно, переодеться из пижамы в домашний костюм, который, по словам дочери, смотрелся элегантнее выходных нарядов большинства людей. Нынешняя Элисон, вконец замученная переживаниями прошлого вечера и терзавшими ее всю ночь кошмарами, смогла только встать с кровати и спуститься вниз, потратив все оставшиеся силы на то, чтобы убедить себя не прикончить открытую вчера и оставленную на столе бутылку Château Gruaud-Larose.

В доме царила тишина, и, взглянув на комнату дочери, женщина понадеялась, что та провела ночь гораздо приятнее. Убрав вино в бар, заколов волосы и сварив себе кофе, Элисон уютно устроилась на диване в гостиной с чашкой в одной руке и пультом в другой. Она все еще была в пижаме – комплекте фирмы Gianantonio A.Paladini, состоящем из кружевной удлиненной майки и таких коротких шорт, что издалека комплект можно было принять за пеньюар. Сегодня она впервые ощутила насколько пижама стоила своих баснословных денег – нежный модал обволакивал кожу, отдаленно напоминая забытые материнские объятия, так необходимые этим утром.

Потянувшись и бросив быстрый взгляд на экран, Элисон поморщилась от чрезмерной похвалы жюри в сторону очередного артиста и выключила звук. Сейчас, когда внезапно накрывшее ее нервное потрясение осталось позади, женщина попыталась вспомнить, что написано в записке. Поиски сложенного листа бумаги результатов не принесли, его не было ни в коридоре среди наспех снятых вещей, ни в клатче, ни в спальне среди брошенного на пол содержимого ящика. Прокручивая события прошлого вечера, женщина готова была признать, что, выбегая из музея, вполне могла обронить столь испугавшее ее послание. Гораздо хуже оказалось то, что она совсем не помнила, о чем говорилось в записке.

При свете дня многие страхи и демоны прячутся по углам, и Элисон начали одолевать сомнения. Что если записка не связана со всеми предыдущими, может ее написал кто-то из работников музея или оставил в жакете по ошибке?

Едва открыв утром глаза, Элисон сразу же проверила телефон, но никаких звонков или сообщений, связанных с семьей, не было. Только директор, обеспокоенный ее внезапным побегом, выразил сожаления о столь скоропостижном уходе и напоминал про забытый договор. Предыдущие записки всегда являлись следствием смерти, и женщина нервно вздрагивала всякий раз, слыша сигнал телефона. В итоге, не выдержав, она отключила звук и там, коря себя за трусость.

Съежившись на диване, Элисон прикрыла глаза, окунувшись в далекое прошлое, вытаскивая на свет самые темные воспоминания. Она все еще хорошо помнила каково это жить в страхе, хоть и прошло почти двадцать лет с того момента.

Смерть в жизнь женщины пришла рано. Элисон было всего десять лет, когда ее сестра Шелби Остелл пропала, и хотя та была примерной домашней девочкой, возвращающейся домой до полуночи и не напивающейся на вечеринках, полиция отказалась начинать поиски. Жители их маленькой деревушки разделились на два лагеря: одни осуждали действия служителей порядка и сочувствовали родителям, другие – откровенно насмехались, считая, что двадцатилетняя девушка, наконец, дала волю страстям и сбежала из дома. Споры могли бы продолжаться вечно, если бы только спустя три дня Шелби случайно не нашел лесничий – мертвую и давно остывшую. На ее запястьях отпечатались багровые следы, явные признаки тугой веревки, тело покрывали ссадины, а на голове зияла открытая рана. По официальной версии полиции она умерла в результате несчастного случая – гуляла по лесу и оступившись упала, ударившись головой о камень – что было очень удобно, чтобы быстро замять дело, не вдаваясь в детали. И совершенно по-идиотски звучало. Никто не задался вопросом, как и зачем Шелби отправилась в лес, где, как она знала, находиться крайне небезопасно. И, конечно, оба лагеря продолжали рассуждать, разрабатывать версии и копаться в чувствах родителей Элисон, даже не подозревая какой вред им наносят. Это привело к тому, что Энзо Остелл, отец Элисон и Шелби, взяв жену и дочь, переехал в город Пинчер-Крик на юге провинции Альберта, оставив семейное гнездо. Впрочем, пустовало оно не долго, открыв свои двери Элиотту Мартину, мужу его двоюродной сестры, вместе с дочерью Марией.