– Да, я проголодался, – внук впервые улыбнулся. – Иван Дмитриевич, у вас очень красивый дом. Я с позволения Маргариты прогулялся по второму этажу. Только по коридору…

– О нет, не волнуйся, – Иван заметил, что его внук испытывает легкое смущение, – ты можешь гулять везде. Я проведу для тебя экскурсию. Покажу гостевой домик, баню, еще кроликов. Я люблю животных. Вот только, – он постучал по колесам инвалидного кресла, – сам понимаешь, какого-нибудь коня оседлать у меня без посторонней помощи не выйдет. Да что там, я даже конского щавеля кроликам кинуть не могу, – Иван нарочито громко засмеялся. Напряжение в воздухе улетучилось.

– Я с другом разводил кроликов. Ему на тринадцатилетие отец подарил, как бы это глупо ни звучало, сарай. Маленький – корова бы точно не влезла. Ну, мы с ним и решили: купим кроля и крольчиху и будем разводить.

– Это интересно. Маргарита мне уже рассказала, что твои увлечения… как бы это сказать… необычны, – Иван продолжал всматриваться в глаза внука.

– Я бы так не сказал.

– Чем ты интересуешься?

– Я сейчас…

Тут в столовую вошла Назира, катившая перед собой металлическую тележку, укрытую белой скатертью. Назира скинула скатерть, и все увидели блестящую посуду, отражающую свет гигантской люстры. Наверху стояло большое блюдо, накрытое круглой металлической крышкой, два высоких графина и корзинка с лепешками под хлопковым полотенцем; на нижней полке – блестящая кастрюля с резными ручками.

– Продолжай, – Иван обратился к внуку, пока Назира собирала со стола тарелки, чтобы разлить бульон.

– Я нашел у матери дневник. По ее словам, он написан бабушкой. В нем была история Абыза Гатауллина – золотодобытчика, что работал в лесах Башкирии. Мне стало интересно, чем еще занимались мои предки, и я начал копать.

– И как успехи?

– Со стороны матери… восемнадцатый век. Оказалось, что мой предок, Муслим Гатауллин, был сэсэном – башкирским сказителем. Он играл на домбре и распевал эпосы о народных героях. Домбра, якобы принадлежавшая ему, хранится в Башкирском национальном музее.

– Я понимаю, какой это труд – копаться в далеком прошлом и выуживать крупицы сведений.

Назира поставила блюдо в центр круглого стола и подняла крышку. Графины рядом запотели от тепла, исходящего от жареного гуся.

– Благодарю, – Иван взял руку Назиры и приложился к ней губами, – целую твои волшебные руки.

– Помогать составлять списки продуктов – вот это любовь! – Назира весело рассмеялась и вышла из столовой.

– Приятного аппетита всем, – Иван погрузил ложку в бульон.

Разговор возобновился уже спустя две минуты. Казалось, сама обстановка не терпела молчания.

– Слушай, а как же сторона отца? – Иван колебался: «Стоит ли спрашивать?»

– Об отце я совсем ничего не знаю.

– Прости. Если ты хочешь… – Иван Дмитриевич вновь заметил смущение внука.

– Нет, все в порядке. Просто мне не у кого спросить. Даже не знаю, с чего начать…

– Но теперь у вас есть Иван Дмитриевич, – присоединилась к разговору Маргарита.

– Верно. Я готов тебе помочь. Но нам нужно знать: сколько у нас времени?

– Мама отпустила меня на неделю. Правда, сказала, что, если я решу, могу остаться. Но если вам будет неудобно, я могу уехать в любое время.

– Да ты чего? – воскликнул Иван и засмеялся. – Я приехал в Россию только для того, чтобы наконец встретиться с тобой. И, раз мы затронули эту тему, – как поживает дорогая Фируза?

– Мама в порядке. Она о вас хорошо отзывалась. Я приезжал в Казань на концерт, и тогда она меня отпустила со скандалом. А к вам…

– Мы с Фирузой долгое время переписывались. Я уехал в Польшу в шестьдесят первом году. О причинах моего отъезда ты, конечно же, хочешь знать, и я обязательно тебе об этом расскажу. После я приезжал в СССР несколько раз. Один раз – на свадьбу сына, где я и познакомился с твоей мамой. Уже через неделю после свадьбы, когда я вернулся в Польшу, мне пришел конверт, в нем было письмо и засушенный цветочек – одуванчик. С тех пор мы с твоей мамой поддерживали переписку. Так я хотел… – Иван замялся, – ну, не важно. Как вам ужин?