Филосу китайская одежда к лицу. С ним почему-то все здороваются, и он отвечает на чистом китайском диалекте. Я, говорит, из Шанхая. А Ядид больше на обкитаевшегося итальянца похож. И выговор у него латино-китайский. Они оба в массы легко вписались.

Один Хетайрос выделяется. Явно не китаец, хотя и с тростью. Больше напоминает интуриста, якобы с переводчиком и представителем власти. Языка китайского не понимает. «Хетайроса васа языка не понимайса», – говорит. Его никто и не спрашивает. Его почему-то игнорируют, а пожилые, завидев его, отворачиваются. Странно даже.

Филос подошёл к одному китайцу и говорит:

«Я из Шанхая, Пекин мне нравится».

А тот отвечает:

«А я родом из города Сиань, зовут меня Хо Дзу-ми».

«Приятно, – говорит Филос, – не соизволили бы Вы проводить нас в Старый город?»

«Завсегда рад, – говорит Хо Дзу-ми, – показать периферийным гостям пекинские шедевры».

И они вчетвером отправились по пыльным пекинским улицам.

Они шли и слушали китайскую музыку. Хо Дзу-ми был в чёрных очках, и это удивляло Хетайроса. Погода совсем не солнечная, а он в чёрных очках. Все остальные китайцы без них, а почему же он выделяется?

Думал он, не додумался и стал на китайских девушек заглядываться. Нравятся они ему: скромницы и труженицы, живут – ни католического, ни православного греха не ведают, бормочут себе буддистские молитвы. Глаза китайские и лица – лунные.

Его особенно поразило, что глаза у здешнего народа сплошь карие. Но Филос сказал, что и здесь встречаются альбиносы. Редко, но бывают. Филос – шанхаец грамотный, он запросто беседует с Хо Дзу-ми.

– Китайцы очень терпеливый народ, – говорит Хо Дзу-ми, – и в принципе архирелигиозный. Они подарили миру порох и чай, и люди изменились кардинально. Я думаю, что это не последний подарок.

– По-моему, они же первые обратили внимание на гусеницу-шелкопряда, – вставляет Ядид, – и, если мне не изменяет память, они же додумались до фарфора, бумаги, компаса и книгопечатания.

– Вам не изменяет память, – улыбается Хо Дзу-ми, – но ещё мы утвердили в мире образец стабильного управления государством, так что человечество всегда может вытащить его из копилки исторического опыта в случае крайней нужды.

– Япония тоже хорошая страна, – вкрадчиво произносит Филос.

Но Хо Дзу-ми пропускает его замечание мимо ушей. Он говорит об искусстве Китая, об иероглифах и сиамских близнецах, он поёт без умолку.

Хетайрос отстал и мечтает о завтрашнем дне. Не понимая ни единого слова, он находится в замкнутом пространстве. Он мир в мире. Его никто не отвлекает. Именно вот таким он и представлял себе Пекин – мельтешащим, желтолицым и пахучим. При внешней серости город ощущается цветным, ярким, в нём, в этом народе, таится колоссальная взрывная сила, о которой именно сейчас заговорил похитревший Филос:

– Реакция может пройти очень быстро. Эта страна может чудесно перемениться в два-три года и тогда изобретёт нечто посложнее пороха. И ещё неизвестно, стоит ли так огорчаться на некоторых плохих китайских руководителей. Вот Япония, например…

И Филос остановился, прищурившись, уставился на Хо Дзу-ми.

Путешественники давно уже блуждали в двориках Запретного города. Хетайрос изучал причудливые кровли, Ядид скармливал воробьям хлебные крошки. Редкие прохожие бросали взгляды на чёрные очки Хо Дзу-ми и старались побыстрее уйти с глаз долой.

– Далась вам Япония! Сегодня расцвет – завтра обветшание. Миром-то всё ещё правит золото, а оно – металл капризный!

– Вы так думаете? – ещё хитрее разулыбался Филос. – А разве в животных нет микроскопических драгоценных элементов?