В 1939 году Лес Богов неожиданно проснулся, ожил, зашевелился, будто вернулись его стародавние владыки… Но нет, не боги вернулись… Лес заселили люди, весьма похожие на чертей.
Кончилась польско-немецкая война. Самоуправление Гданьска решило устроить в Лесу Богов концентрационный лагерь для обращения непокорных поляков на путь праведный.
Как и во всех концлагерях, так и здесь, в Лесу Богов, царил один закон: никто в мире не должен был знать, что творится за колючей проволокой. В самом деле, не оберешься хлопот и неприятностей, если поползут слухи о жизни заключенных. Неровен час отыщется один-другой неблагодарный, поднимет шум и, чего доброго, обзовет радушных тюремщиков варварами. Избави бог! Не лучше ли осуществлять великодушные лагерные мероприятия втихомолку. Сторонний глаз и чужое ухо могут причинить непоправимый ущерб наемной пропаганде, превозносящей культуру и творческие достижения блюстителей порядка.
Лес Богов был далек от посторонних ушей и взглядов. Окрестных жителей было мало, да и те ревниво почитали новоявленных идолов. И, наконец, самое главное, географическое расположение лагеря было таково, что о побеге из уютного убежища, обнесенного колючей проволокой, нечего было и мечтать. С одной стороны – неусыпно охраняемое, особенно в годы войны, Балтийское море, с другой – знаменитый залив, с третьей – устье Вислы со всеми его рукавами, каналами и ручейками, с четвертой – узкий полуостров, отделяющий море от залива. Беглец, вырвавшийся из Леса Богов, куда бы он ни бросился, неизбежно утонул бы или попал в объятия полиции.
Осенью 1939 года сюда прибыли новоселы: отряд молодчиков гитлеровской СС и несколько сот оборванных полосатых нищих, в большинстве поляков из Гданьской области, обреченных на смерть. В лесу, примерно на полметра выше уровня моря, выросли первые жалкие палатки. Они официально положили начало концентрационному лагерю.
Смертники рубили лес, корчевали пни, осушали топь, утрамбовывали землю, взрывали горы, возили камень и песок, собирали бараки, возводили огромные каменные хоромы для комендатуры и администрации. Лагерь был задуман грандиозный, способный вместить более ста тысяч узников. Однако постройка его даже в 1945 году далеко еще не была закончена».
Среди лагерей уничтожения, таких, как Дахау, Майданек, Маутхаузен, Штуттгоф был не самый большой. Он был рассчитан на три-четыре тысячи узников. Однако уже к осени 1942 года здесь было около восемнадцати тысяч человек. Все новые и новые транспорты прибывали, а лагерь не расширялся. В нем по-прежнему было три барака для мужчин, один для женщин, и так называемый ревир (лазарет). Проблема «перенаселенности» решалась просто: обессилевших уничтожали.
С самого начала существования лагеря больше всего сюда привозили поляков. Они первые испытали на себе все ужасы палачей. Измученные изнурительным трудом, истощенные, люди не выдерживали и погибали, бежали на охрану, стоявшую на вышке с автоматами, чтобы их застрелили, прекратили страшные мучения. Охранники кричали: «Хальт!» (Стой!), узник продолжал бежать. Очередь из автомата – и узник падает. И такое повторялось каждый день по нескольку раз.
Рабочий день в лагере начинался в 6 часов утра и заканчивался в 19 часов. Поверка (аппель) в лагере была утром, днем и вечером. Пересчитывали узников, подсчитывали, сколько умерло и сколько необходимо завезти новых.
В 1942 году лагерь стал быстро расширяться. В Штуттгоф прибывали узники из Европы: голландцы, датчане, норвежцы, испанцы, французы и другие.
В книге Тадеуша Скутника «Исторический информатор. Штуттгоф» сказано: «В концлагерь можно было попасть по разным причинам: участие в подпольной деятельности, уклонение от принудительных работ (достаточно было немецкому бауэру, у которого работал заключенный, один раз заявить об этом), за гомосексуальные наклонности (это касалось исключительно немцев), за признание «национальным преступником» или «асоциальным человеком», за принадлежность к религии. Можно было попасть в лагерь за то, что кто-то был, например, польским ксендзом, польским государственным или общественным деятелем. И за то, что кто-то был евреем. Все эти виды «преступлений» были в лагере специально обозначены. Профессиональные преступники носили зеленый треугольник, направленный острием вниз. Политические заключенные – красный. Свидетели Иеговы – лиловый, гомосексуалисты – розовый, «асоциальные» – черный. Евреи носили желтый винкель, у них он нашивался острым концом вверх, а на него – другой треугольник, красного, зеленого или черного цветов, острым концом вниз. Таким образом, сплетение двух треугольников образовывало шестиконечную звезду – Звезду Сиона. Винкель должен был располагаться выше номера, и на нем проставлялась буква, обозначающая национальность узника».