Действительно, Треножников привел жену в укромненькое местечко у забора. Поставили два стула, столик и начали пить кофе. Он обнял ее, поцеловал и сказал:

– Ну, теперь нужно будет и о приданом для нашего ребеночка подумать. Как ты полагаешь, когда можно ждать?

За забором кто-то сопел и фыркал. Муж вздрогнул.

– Нет, это лошади в конюшне, – успокоила его жена и начала: – Да вот видишь ли, с точностию определить трудно, но полагаю, что в конце сентября или…

– С точностию, почтенный Семен Федорович, этот предмет никогда определить невозможно, – раздался за забором бас, – поверьте опытному человеку! Я третий раз женат…

– Кто тут? Как вы смеете! – крикнул Треножников и вскочил с места, сжав кулаки.

– Это я-с. Ваш сосед, лесничий. Не извольте беспокоиться! – был ответ. – Я червей в навозе для рыбной ловли копаю. С точностию, говорю, нельзя определить… Когда у меня жена была первым сыном тяжела…

– Боже мой! Да что ж это такое! – крикнул муж и схватился за голову.

– Что с вами? Об шиповник укололись, что ли? – слышалось из-за забора. – Послушайте, Федор Петрович… Так, кажется, я вас называю?

– Нет, не так-с. Меня Иваном Иванычем зовут. Что вам угодно? Как вы смеете подслушивать!

– Я не подслушиваю, а червей копаю. Пойдемте-ка рыбу удить. Там я вам все женские приметы расскажу.

– Прошу меня оставить в покое. Я желаю с женою беседовать наедине!

– Полноте, Семен Яковлевич, бросьте! С женою еще успеете побеседовать. А лучше поедемте щук на колюшек ловить.

Ответа не воспоследовало. Супруги начали перебираться на балкон.

– Послушайте! Яков Семеныч? Кажется, так я вас называю? – басил за забором лесничий, но его не слушали.

На балконе супруги завесились драпировкой и стали говорить вполголоса. Все шло хорошо, но вдруг драпировка распахнулась и из сада показалась голова дамы.

– Извините, пожалуйста, что я вам помешала, – сказала она. – Скажите, не закинул ли мой Петинька к вам на балкон свой мячик?

– Нет-с, не закинул! – заскрежетал зубами Треножников и, сжав кулак, так сверкнул глазами, что дама опрометью бросилась с балкона. – Дрянь этакая! – крикнул он ей вслед, но она мало обратила на это внимания, a, выбежав за калитку, тотчас же начала шептаться с дожидавшей ее другой дамой, кивая на балкон Треножниковых.

Лесной. Прекрасный теплый вечер. Одна из хорошеньких затейливых дачек убрана горящими фонарями, шкаликами. В саду играет военный оркестр, на балконе дачи виднеются нарядные гости, поставлена закуска с батареей бутылок, официанты разносят сладости. На аллее против палисадника толпится народ: кучера, горничные, кухарки, но есть и дачники с женами, пришедшие посмотреть на иллюминацию. Некоторые так и уткнулись носами в решетку сада. Идут толки, разговоры; прислуга сплетничает и «цыганит» господ.

– Вот этот толстенький, что с цигаркой-то в зубу, – сам хозяин будет, а эта длинная селедка – жена его, – рассказывает какая-то кухарка.

– Купцы? – задает кто-то вопрос.

– Нет, доктора из самых что ни на есть заядлых немцев. Хозяйка – жид, а не барыня: сама кучеру овес выдает. Ей-богу! Другую такую скаредную поискать еще. Теперича сама за говядиной ходит и из-за пятачка готова мяснику глаза выцарапать. Не знаю, как они на лиминацию-то с музыкой решились. Гляди, как бы завтра не удавились оба с убытков-то.

К компании горничных в светлых ситцевых платьях подходит кучер с гармонией.

– А мы так со своей собственной музыкой. Курносому сословию почтение! – раскланивается он. – Казачка поплясать не хотите ли?

– Пожалуста, эти серные куплеты бросьте и идите своей дорогой, потому что они к нам не касаются. Вы в своем интересе, а мы сами по себе, – огрызается миловидная горничная.