– А разве будет?

– Ничего не известно. Вот придет кондуктор осматривать билеты, тогда спрошу.

На следующей полустанке кондуктор вскочил в купе.

– Vos billets, messieurs…[8] – сказал он.

Глафира Семеновна тотчас же обратилась к нему и на своем своеобразном французском языке стала его спрашивать:

– Нис… шанже вагон у нон шанже?[9]

– Oh, non, madame. On ne change pas les voitures. Vous partirez tout directement[10].

– Без перемены.

– Слава тебе, Господи! – перекрестился Конурин, взявшись за подушку, и прибавил: – «Вив ля Франс», – почти единственную фразу, которую он знал по-французски и употреблял при французах, когда желал выразить чему-нибудь радость или одобрение.

Кондуктор улыбнулся и отвечал: «Vive la Russie». Он уже хотел уходить, как вдруг Николай Иванович закричал ему:

– Постой… Постой… Глаша! Скажи господину кондуктору по-французски, чтобы он запер нас на ключ и никого больше не пускал в наше купе, – обратился он к жене. – А мы ему за это пару франков просолим.

– Да-да… Действительно, надо попросить, – отвечала супруга. – Экуте… Не впускайте… Не пусе… Или нет… что я! Не лесе дан ля вагон анкор пассажир… Ну вулон дормир… И вот вам… Пур ву… Пур буар… By компрене?[11]

Она сунула кондуктору два франка. Тот понял, о чем его просят, и заговорил:

– Oui, oui, madame. Je comprends. Soyez tranquille…[12]

– А вот и от меня монетка. Выпей на здоровье… – прибавил полфранка Конурин.

Кондуктор захлопнул дверцу вагона, и поезд полетел снова.

– Удивительно, как ты наторела в нынешнюю поездку по-французски… – похвалил Николай Иванович жену. – Ведь почти все говоришь…

– Еще бы… Практика… Я теперь стала припоминать все слова, которые я учила в пансионе. Ты видел в Париже? Все приказчики «Magasin de Louvre» и «Magasin au bon marché»[13] меня понимали. Во Франции-то что! А вот как мы по Италии будем путешествовать, решительно не понимаю. По-итальянски я столько же знаю, сколько и Иван Кондратьич… – отвечала Глафира Семеновна.

– Руками будем объясняться. Выпить – по галстуху себя хлопнем пальцами, съесть – в рот пальцем покажем, – говорил Николай Иванович. – Я читал в одной книжке, что суворовские солдаты во время похода отлично руками в Италии объяснялись и все их понимали.

– Земляки! Послушайте! – начал Иван Кондратьевич. – Ведь в Италию надо в сторону сворачивать?

– В сторону.

– Так не ехать ли нам уж прямо домой? Ну что нам Италия? Черт с ней! Берлин видели, Париж видели – ну и будет.

– Нет-нет! – воскликнула Глафира Семеновна. – Помилуйте, мы только для Италии и за границу поехали.

– Да что в ней, в Италии-то, хорошего? Я так слышал, что только шарманки да апельсины.

– Как «что в Италии хорошего»? Рим… В Риме папа… Неаполь… В Неаполе огнедышащая гора Везувий. Я даже всем нашим знакомым в Петербурге сказала, что буду на огнедышащей горе. А Венеция, где по всем улицам на лодках ездят? Нет-нет… Пока я на Везувии не побываю, я домой не поеду.

– И я тоже самое… – прибавил Николай Иванович. – Я до тех пор не буду спокоен, пока на самой верхушке горы об Везувий папироску не закурю…

– Везувий. Папа… Да что мы – католики, что ли? Ведь только католики папе празднуют, а мы, слава Богу, православные христиане. Даже грех, я думаю, нам на папу смотреть.

– Не хнычь и молчи, – хлопнул Конурина по плечу Николай Иваныч. – И чего ты в самом деле!.. Сам согласился ехать с нами всюду, куда мы поедем, а теперь на попятный. Назвался груздем, так уж полезай в кузов.

– Подъехать к самой Италии – и вдруг домой! – бормотала Глафира Семеновна. – Это уж даже и ни на что не похоже.

– А разве мы уже подъехали? – спросил Иван Кондратьич.