– Тьфу на вас. За кого вы меня принимаете? Видели, перед вами тут был один юноша? Играет, поет. Танцует лезгинку. Папа оплачивает обучение. Я его послал на… библиотечный факультет. Боюсь, это прозвучало несколько нетолерантно, как и то, что я сейчас вам скажу.

Маша и Крис недоуменно смотрят на него.

– Вы – прекрасная пара. В музыкальном плане. Даже если вы знакомы первый день… Кстати, я угадал?

Маша и Крис смущенно кивают.

– Увы, это не навсегда, – говорит Фил. – Как и все музыкальные истории. Вы расстанетесь и вдобавок разругаетесь до смерти. Готовы к этому?

Маша и Крис смотрят друг на друга. Потом на Филиппа Филипповича. То, что они говорят потом, звучало бы фальшиво и пафосно, если услышать это в каком-нибудь фильме. Или прочитать в книге. Или попробовать произнести самим. Но они говорят негромко, серьезно и почему-то синхронно:

– Мы не расстанемся.

Автобус спускается с Троицкого моста. Крис сидит у окна с гитарой. Но теперь рядом с ней – Маша в своей черной маске.

Это не навсегда. Кристине скоро выходить, а Маша поедет дальше. Ей надо возвращаться в общагу. В студгородке целый этаж отведен под иногородних абитуриентов.

Должно быть, по ночам там весело.

– Хочешь, кофе попьем? – спрашивает Крис.

Главное – чтобы не дрогнул голос.

Маша трогает масочку.

– Я стараюсь не ходить в кафе, – говорит она. – Ну или… когда там совсем никого.

Крис ценит ее деликатность. Это ведь не отказ, а ссылка на непреодолимые обстоятельства.

На «никого» рассчитывать не приходится. В Питере еще не закончились белые ночи. Туристы бродят по улицам допоздна. Особенно любят «разводить мосты»: стоять, как бараны, и ждать, когда пролеты поднимутся и по фарватеру Невы пойдут большие корабли и баржи. А уж если какой-нибудь упоротый урод на поршаке вылетит на разведенный мост и рухнет в реку, так это вообще будет праздник. Но такое случается редко.

– Может, просто погуляем? – говорит Крис.

– У тебя же кейс тяжелый. Ты устанешь.

Это да. Лучше и сказать нельзя, думает Крис. Еще утром жизнь казалась тревожной, но легкой. Привычно бессмысленной. Пустой. А сейчас все изменилось. У нее есть не только «Гибсон», но и Маша. Это тяжелый кейс.

Но я не устану, думает Крис.

– Тогда пошли ко мне домой, – решается она. – Тут недалеко. Там у меня один младший брат. Сидит, в компе залипает. Даже на улицу не ходит.

– А родители?

– Мама на сутках. Отчим в отъезде. На своей гребаной даче.

Маша ничего больше не спрашивает. Это не просто деликатность. За откровенность обычно платят откровенностью (ну да, это тоже бессовестно). А Маша не хотела бы рассказывать правду о себе.

По крайней мере, сейчас.

– Пойдем, – говорит она вместо этого. – Только ненадолго… Мне же надо в общагу вернуться. Там на вахте всех отмечают.

Железная дверь парадной захлопывается за ними. В этом старом доме нет лифта, зато лестничные пролеты – необычайно широкие. Крис могла бы попросить на день рожденья настоящий рояль, и его бы принесли к ней на четвертый этаж с легкостью, даже не переворачивая набок.

В прихожей сам собой зажигается свет. Крис и Маша видят себя в зеркале. Если и могут быть люди разными, как огонь и лед, то это про них.

В зеркале появляется третий. Худенький и долговязый. В спортивных штанах и застиранной футболке. Он похож на сестру, хотя и не такой ярко-рыжий. И у него кудрявые волосы, довольно неряшливо подстриженные на висках.

Маша и Крис оборачиваются.

– Это мой брат Макс, – говорит Крис. – Иногда мы зовем его Маск. Потому что он шарит во всяком железе и в программах. Хотя всего лишь в десятом классе.

– Уже в одиннадцатом, – поправляет Макс. А сам во все глаза смотрит на Машу. Будто пытается рассмотреть ее губы под маской.