Такой вид с нашего поставленного в комнате у стены дивана, как в раме картины в галерее. Но если взглянуть в лоб, то половину картины займёт близкий соседний дом -корабль. Он действительно похож на корабль.

Дом-корабль, маячивший в окне, напоминал мне другие корабли моей жизни. Эсминцы из детства на зеркале дальневосточной бухты Золотой Рог с балкона нашего дома. За Управлением пограничных войск, за нашей железнодорожной средней школой и привокзальными подъездными путями на зеркале бухты вытягивали свои серые тела эскадренные миноносцы, выкрашенные особой шаровой краской. Корабли сопровождения космических полётов «Юрий Гагарин» и «Академик Сергей Королёв», дежурившие в полётные дни у острова Сейбл с печальной славой «Пожирателя кораблей». Разные космические корабли, летавшие и не летавшие и в их числе лунный корабль, ставший центральным делом моей жизни, и «тяжёлый межпланетный пилотируемый корабль» к Марсу, начатый ещё при жизни нашего Главного конструктора С.П. Королёва.

Дом в Подлипках, в котором рядом с ОКБ жил Королёв, и сам походил на корабль. Его так и называли между собой. Он напоминает речной трёхпалубный пароход из кинофильма «Волга-Волга». Таким он остался и в наши дни – ветхий и скромный. Лишь мемориальная табличка у одного из его подъездов ныне повествует о том, что именно здесь жил основоположник современной практической космонавтики в пору создания своих первых знаменитых ракет.

Всё в мире относительно. Каждый плывёт по житейскому морю одиноким мореплавателем. Вокруг свои водовороты и тускароры. Мир проплывает мимо в окне или иллюминаторе.

Начну с сороковых. Напряжённое предвоенное время. «В воздухе пахло грозой». На стадионе демонстрировались театрализованные военные представления. Ползали в противогазах дрессированные пограничные собаки, и всем казалось, что мы достаточно защищены.

Радости нет конца. Мы в международном вагоне с Дальнего Востока пересекаем всю страну. Я представляю, что наш вагон это – наш корабль, в котором мы плывём сквозь разные пейзажи. Мы – это семья военнослужащего: мои отец, мать, я – дошкольник и брат, которому полгода отроду. На Урале, в городе Кирове, бывшей Вятке, где традиционные механические заводы, на вокзале торгуют их побочной продукцией – чудесными заводными игрушками. Мне, восьмилетнему подростку как раз и покупают такую, и я, счастливый и радостный, вбегаю с ней в вагон. Мне хочется показать её всем, поделиться, похвастаться. Но все, приветливые обычно пассажиры сгрудились у тарелки репродуктора в конце вагона.

– Тише, – неожиданно строго говорят мне, – война.

Как не ожидали войну, она началась всё-таки неожиданно. Помню, предвоенные зрелища на стадионах, бойцы в маскировочных халатах. Помню, предвоенные песни о войне. И вот война.

«Двадцать второго июня,

Ровно в четыре часа

Киев бомбили,

Нам объявили,

Что началася война», – пела Клавдия Шульженко.

Представления о войне и масштабах её были столь наивными, что мы продолжали ехать в отпуск на запад, миновали притихшую Москву и дальше, на юг, в Днепропетровск, на Украину, где в пригородном посёлке Воронцово мои дедушка и бабушка ожидали моего отца, любимого младшего сына, уехавшего по призыву служить на Дальний Восток, невестку – мою мать и нас, дальневосточников по рождению. В саду в ожидании гостей стояли черешни, укутанные марлей от птиц.

Родителей матери уже не было в живых, хотя она сама была из этих же мест. Родители матери в голодные годы умерли и их осталось пятеро девочек- сирот. Старшая, восемнадцати лет, оправилась добывать продовольствие на юг, среди других мешочников, но погибла, сорвавшись со сцепки переполненного поезда. И остались девочки одни, а старшей из них, моей матери было в ту пору четырнадцать лет. Она стала матерью для остальных, сумела всех вырастить и поставить на ноги, а потом вышла замуж и уехала на Дальний Восток. И вот война.