Директор ижевской школы-интерната был назначен на свое место сравнительно недавно. Замечу, что с этим учреждением долгое время никто не мог справиться. Вообще школа-интернат – это самая сложная форма детского учреждения, потому что дети здесь живут, проводят свой досуг и здесь же учатся. Они не видят других детей. Если из детского дома детей водят в две-три школы, которые рядом находятся, и они там как-то смешиваются, общаются, ездят на те же экскурсии да просто проводят время с другими детьми, родительскими – это по-другому ребенка воспитывает, – то здесь они варятся в собственном соку. Отсюда масса совершенно специфических сложностей.

Есть, конечно, примеры и того, что школа-интернат может быть суперотличной. Но скажу сразу: происходит это в том и только в том случае, когда есть идеология. Например, есть такой Музыкальный детский дом в Ярославле, который в 1949 году был создан указом Сталина. Это тоже интернат. Там дети учатся играть на четырех инструментах, ходят на хоровое пение, иностранные языки изучают. У них есть общее, объединяющее начало – они учатся музыке. А музыка дисциплинирует.

Или есть Международный детский дом в Иванове, созданный в 1933 году для детей испанских революционеров. С тех пор там выросли и были воспитаны дети из девяносто пяти стран мира, в том числе сын Мао Цзэдуна. В детдоме есть музей, где по годам расписано, из каких стран родом были дети-выпускники. Там только иностранные дети. Их в какой-то момент было четыреста с лишним, а сейчас – двести пятьдесят. Двести пятьдесят детей, вы представляете? Это неуправляемое учреждение, казалось бы. Но – там есть традиции, дисциплина, объединяющее начало. И все прекрасно.

Еще один хорошо известный пример – кадетские школы-интернаты. Я был в кадетских школах в Горно-Алтайске, Кемерове, Воронеже, Уфе, Казани – таких много. В последнее время появились тематические, каких раньше не было, – МЧСовские, полицейские, пограничные, нахимовские, казачьи. Дети, надев форму, совершенно по-другому себя ведут. Потому что, если ты надел форму, нельзя совершать противоправные поступки. Стыдно.

Есть пример образцового спецучилища. Спецучилище – это вообще отдельный вид учреждений. В спецшколы и спецучилища помещают подростков, совершивших преступления, причем даже иногда не в первый раз. Например, в Раифском спецучилище в Татарстане есть дети, имеющие по две-три судимости. Повторю – это дети! Другой вариант: ребенок совершил преступление, но еще не достиг возраста уголовной ответственности. Понятно, что он уже преступник, но судить его нельзя. Его тоже направляют в такое спецучреждение. Так вот, в Раифском спецучилище, которым, как ни странно, руководит женщина, – идеальная дисциплина. Это училище кадетское.

А есть точно такое же в Мурманской области – так в нем ситуация ужасная. Приехали туда мои советники, их там матом обложили дети, которые на крыльце сидели и курили. Был еще Кижингинский интернат в Бурятии – сейчас его уже ликвидировали. Туда поехала корреспондент «Комсомолки», а по возвращении пришла ко мне, рыдая, и сказала:

– Слава Богу, что меня там не убили и не изнасиловали!

Главная опасность в том, что из таких мест, как Кижингинский или Ижевский интернат, местные преступные группировки вербуют себе адептов. Потому что ребенка, который в десять-одиннадцать лет становится членом криминального сообщества и совершает преступления, нельзя судить, его нельзя привлечь к уголовной ответственности, его нельзя посадить. С ним ничего нельзя сделать. Дети превращаются в воришек, карманников, форточников. Ну а если они совершают преступления, тем более остаются безнаказанными, то в дальнейшем становятся уже закоренелыми преступниками. К пятнадцати годам это созревшие бандиты, причем рецидивисты.