И вот, пожалуйста, только-только задремал – тр-р-рл-л-лин-н-нь! тр-р-рл-л-лин-н-нь! тр-р-рл-л-лин-н-нь!.. Будто спицу кто в мозги воткнул-втиснул – и раз, и второй, и третий…  В мать твою так, прости Господи!

– Люба! Не слышишь, что ли?!

– Ага! – зло откликнулась бывшая жена. – Мужик в доме, а я на ночные звонки буду вскакивать!..

Встал, пристанывая, свет зажигать не стал и тапочки искать-нашаривать не стал – от злобы (звонок, гад, верещал без остановки!), – прошлёпал босиком в прихожую, глянул в глазок: какой-то подсвинок  у двери скорячился, одной рукой упёрся в дерматин, другой звонок насилует. И, слышно, мычит чего-то – требовательно, нагло: мол, открывайте, мать вашу!.. Уж не студент ли какой его – двоечник? В полумраке коридорном рассмотреть трудно.

Михаил Борисович, понимая, что делает глупость, вернулся в комнату, полушёпотом раздраженно сообщил:

– Там молодой оболтус какой-то… Пьяный…

– Ну и что? – Люба даже от стены не повернулась. – Чего ты мне докладываешь-то? Открой ему, да и опохмелитесь вместе!..

Звонки не прерывались.

– Ну, всё, сейчас убью негодяя!

Михаил Борисович решительно прошагал в прихожую и открыл дверь. Правда, – на цепочке. В тусклом свете одинокой коридорной лампочки еле разглядел: пацан, совершенно, запредельно пьяный (как только на ногах держался?), еле-еле поднял бессмысленные глаза, пытаясь сфокусировать взгляд. Без шапки, но куртка кожаная, на меху, брюки приличные, ботинки дорогие. Однако ж всё так ухайдакано в грязи – сразу понятно: падал не единожды.

– В чём дело? – Михаил Борисович голос сделал строгим, профессорским. – Вам кого?

Парень, просовывая руку в щель над цепочкой, пытался что-то выговорить, но получалось лишь мычание.

– Всё, всё! – прикрикнул как можно жёстче Михаил Борисович, стукнул-шлёпнул по руке незваного гостя. – До свидания! Идите, идите, молодой человек, идите спать!

И – захлопнул дверь.

Однако ж, не успел сделать и двух шагов, опять: тр-р-рл-л-лин-н-нь! тр-р-рл-л-лин-н-нь! тр-р-рл-л-лин-н-нь!..

Господи, ну почему именно к ним возмечтал попасть этот пьяный скот? Ведь рядом ещё целых пять квартир, причём, их, 93-я, не самая крайняя в секции-коридоре… Когда же, наконец, они сговорятся с соседями и закроют общий вход, поставят кодовый замок или домофон? Мало того, что днём всякие бомжи-попрошайки и торгаши-рекламщики бродят безнаказанно, звонят, так ещё вот ночью визитёр-татарин объявился…

– Может, в милицию позвонить? – совсем уж лишне спросил Михаил Борисович.

Люба фыркнула.

Тр-р-рл-л-лин-н-нь! тр-р-рл-л-лин-н-нь! тр-р-рл-л-лин-н-нь!..

Ну, всё! Михаил Борисович, изо всех сил подстёгивая себя, раскочегаривая гнев в подвздохе, врубил свет, быстро натянул домашние штаны, накинул рубашку.

– Ты что? – вдруг вскинулась экс-супружница. – Не вздумай открыть! Там, может, их банда целая!

– Да какая банда! – отмахнулся Михаил Борисович, – Лежи уж теперь… з-з-заботливая ты моя!

Он выскочил в прихожую, решительно отомкнул-раскрыл все запоры, цепочку скинул, распахнул рывком дверь. Мальчишка отпрянул, выпрямился, оказавшись на полголовы выше Михаила Борисовича, распахнул руки как для объятия и ринулся в проём. Михаил Борисович упёрся ему в грудь ладонями, остановил, приговаривая: «Куда? Куда?», – развернул с трудом и чувствительно толкнул в спину:

– Идите! Идите, молодой человек! Домой, домой! Вы ошиблись адресом!

Захлопнув дверь, Михаил Борисович далеко отходить не стал. И – не зря.

Тр-р-рл-л-лин-н-нь! тр-р-рл-л-лин-н-нь! тр-р-рл-л-лин-н-нь!..

– Мать твою!.. Сволочь!! Гадина!!! – ярость захлестнула до перехвата дыхания. – Пшёл во-о-он!!!