Кирьяков добавил: «Я в шоке, что он отказался от своей подписи. Наверное, сейчас можно сказать вот что. Там, в Греции, он чуть ли не больше всех орал и сказал, между прочим: «Что ж, я снимал Садырина в „Зените“, сниму и второй раз!»

В январе 94-го в беседе для еженедельника «Футбольный курьер» я попросил Саленко прокомментировать это обвинение. И услышал:

– Думаю, что при мне у него не хватило бы совести все это сказать. Потому что эти слова – откровенная ложь. Но даже если бы они и были сказаны, порядочный человек не стал бы выносить их на публику… С Садыриныму меня никогда не было никаких конфликтов. Да и как они в том же «Зените» могли произойти, если мне еще 18-ти не было, и я в дубле играл?! К тому же с Садыриным дружил мой отец, и после его отставки из «Зенита» не прервал с ним отношений.

– Словом, никакого участия в снятии Садырина в «Зените» вы не принимали?

– Упаси Боже!

– Чем же руководствовался Кирьяков, рассказывая об этом на пресс-конференции?

– Вот чего понять не могу! У нас всегда с ним были хорошие отношения, мы с 16 лет вместе в юношеских сборных играли. И я был ошарашен, когда узнал, что именно он произнес эти слова.

– Что же заставило вас отказаться от своей подписи?

– То, что Садырин в клубе, а Игнатьев в сборной меня вырастили, всю душу вложили, а с Бышовцем я даже не знаком. И ничего хорошего о нем не слышал. Как я могу подписываться за «кота в мешке» и предавать людей, которым я многим в жизни обязан? Это неэтично, некультурно, в конечном счете – подло.

– Но сначала вы ведь подписались. Верна, значит, версия, что под чистым листом бумаги?

– Нет, я, как и другие, с текстом был ознакомлен. Но недопонял всю серьезность, уверен был, что акцентируется письмо на претензиях к федерации, на требовании изменить ее отношение к игрокам. Потому и подписал. Меня, как и многих других ребят, возмутила форма, в которой нам был сказано в раздевалке о контракте с Reebok. Мы – профессионалы, играем на Западе, получаем приличные деньги и уже не воспринимаем, когда к нам обращаются в приказном порядке. А тут – будете, мол, играть в Reebok, а если не будете – выгоним из сборной. Мы и взорвались, я только поэтому и подписал – глаза застило.

(Версия о чистом листе принадлежала Колоскову. В декабрьском интервью 93-го года для «Футбольного курьера» он высказался так: «Насчет чистого листа прямо сказал Саленко в разговоре с Игнатьевым, когда тот позвонил ему в Логроньо. Олег заявил, что подписал лист, не зная, что речь пойдет именно о снятии Садырина»?)

– Но ряд других игроков вовсе не подписали: Черчесов, Харин, Попов, Радченко, Галямин, – продолжил я в январе 94-го разговор с Саленко.

– Они не находились во власти эмоций и поняли все сразу. Я же и, думаю, ряд других ребят были в состоянии экзальтации.

– Когда вы решили отказаться от участия в бунте?

– Уже после Греции я решил созвониться с игроками и тренерами, разобраться поглубже, что все-таки произошло. Поговорил сначала с Шалимовым и Игнатьевым. И получил такие противоположные сведения, что поначалу был в полной растерянности. Но, проанализировав, принял решение. Потому что, если бы предал Игнатьева с Садыриным, перестал бы себя уважать. К тому же в сборной России я без году неделя, и не имел никакого морального права даже заикаться о смене тренера. Который, тем более, меня в эту сборную пригласил.

– А вы не боялись, что рассоритесь с людьми, с которыми вам еще играть?

– Было такое. Но пришел к твердому убеждению: каждый должен принимать решение сам. Посоветоваться со своей совестью, решить. Потому что когда действуют большой группой, вступает в силу «эффект толпы»: все, мол, подписали, и я тоже подпишу. Чтобы не стать изгоем.