Как бы выверено, достойно ни были бы выписаны характеры мужчин, показаны их дела и поступки, автору удались и образы всех женщин, населяющих роман, а они все такие разные и по возрасту, и по взглядам на жизнь, и по общественному статусу. Доля восточных женщин совсем иная, чем мы привыкли видеть в европейской литературе. Особенно тщательно, с любовью прописана Корлан, жена Насыра, мать Кахармана, бабушка Бериша. Думаю, этот портрет – во многом портрет матери писателя, слава Аллаху, она жива, хотя в этом году схоронила двух сыновей, братьев Роллана. В конце романа упоминается, что она – дочь поэта Шакарима, убитого тайком НКВД в 1937 году и брошенного в глубокий засохший колодец на окраине опустевшего в голодные годы аула. Наверное, русскому, западноевропейскому читателю имя Шакарима пока мало известно, но в Казахстане, в Великой Степи он – один из значимых и почитаемых поэтов своего народа. В книжной серии журнала «Аманат», созданного Ролланом Сейсенбаевым в 2000 году, уже вышла книга о Шакариме, где широко представлено его творчество, много лет бывшее под запретом. На столе у Роллана Сейсенбаева уже который год лежит почти готовый роман о своем великом предке, но он все снова и снова возвращается к нему.

Отец Роллана Сейсенбаева, Шакен Молдагалиевич, участник Великой Отечественной войны, орденоносец, получивший образование в Москве, в конце 50-х официально перезахоронил реабилитированного поэта поближе к могиле Абая. Во время этого волнующего события мальчик Роллан был рядом с отцом, как ближние родственники Шакарима и Абая. Однажды Роллан Шакенович признался мне, что именно в тот день он решил стать писателем и мысленно обязался написать книги о своих великих предках, и прославить имена Абая и Шакарима.

Но вернемся к образам женщин романа «Мертвые бродят в песках». Какой удивительный, печально-трогательный образ создал писатель в лице Кызбалы из приморского аула Караой, потерявшей в войну рассудок из-за гибели единственного сына Даулета, мальчика-юноши, попавшего в сильнейший шторм, когда он вышел вместе с женщинами на промысел в море. Море и стало навсегда его могилой. В те же дни, когда Кызбала еще оплакивала пропавшего в море сына, пришла и похоронка на мужа Нурдаулета. Две страшные новости, полученные в три дня, помутили рассудок бедной женщины, но она как-то жила, существовала. Целыми днями она бродила с собакой и козликом по кромке моря, вглядываясь в даль, словно выискивала баркас сына в море – и так день за днем, год за годом. Тюркское милосердие аульного общества не оставляло ее без внимания, хотя в каждом втором подворье тоже были получены похоронки, а в каждом третьем – в пучинах моря сгинули молодые рыбачки и ребятня. Но ненасытное море не считалось с горем Кызбалы, в один день громадный сом, однажды чуть не утянувший в бездны маленького Кахармана, лишит ее и козленка.

Женские образы выписаны тщательно, со знанием обычаев и традиций края, показан тяжелейший и опасный труд женщин в войну, когда они выходили в гибельное море со своими сыновьями двенадцати-тринадцати лет. Почему я утверждаю, что жизнь послевоенного села, обычаи, обряды описаны не только с уважением, но и со знанием? Я старше Роллана на те самые пять лет войны, родился и вырос на западе Казахстана в небольшом селе Мартук при железной дороге, где жили казахи, татары и многие представители ссыльных народов: чеченцев, ингушей, калмыков, немцев, молдаван, евреев и просто беженцев от войны, все они нашли приют у великодушных, от Всевышнего, казахов. В детстве я прекрасно знал казахский и с соседскими мальчишками не пропускал ни одних похорон и свадеб, и то, и другое в ту пору проходило более чем скромно. Но нам, босоногим, голодным оборванцам, всегда доставался горячий баурсак – это пышка, приготовленная в кипящем жиру, или кусок таба-нана, хлеба, выпеченного в закрытой чугунной сковороде. Эта вековая тюркская традиция – подавать садака-подаяние бедному, убогому, голодному, наверное, спасла не только нас, мальцов, но и Кызбалу, которую с такой любовью описал автор. Странно, но на всю жизнь я запомнил, что на этих послевоенных казахских свадьбах никогда не плясали, как сейчас, а пели. Много и хорошо пели и старые, и молодые. Уже тогда я отметил, что у большинства казахов прекрасные голоса и слух. Сегодня на закате жизни я рад, что видел и слышал Ермека Серкебаева, Алибека Днишева, Бибигуль Тулегенову, Розу Багланову, Куляш Байсеитову, слышал первый состав знаменитого оркестра имени Курмангазы, знал многих виртуозов игры на домбре, горжусь тем, что видел великих композиторов Шамши Калдаякова и Нургису Тлендиева.