– Я буду готова, спасибо.

Юра отключается, а я собираюсь за пару минут. Заталкиваю кота в переноску. Он даже это терпит, не сопротивляется. Совсем плох.

Переодеваюсь в платье на выход, поправляю прическу и подкрашиваю губы.

Сажусь возле окна и жду. Не хочу задерживать ни его, ни себя.

Юра не обманывает, приезжает через пятнадцать минут. Паркуется под окнами. Несмотря на лето, все равно в темных брюках и белой рубашке с закатанными рукавами. Кажется, я уже говорила, что в таком виде противозаконно ходить не свободным мужчинам.

Ставит машину на сигнализацию. По времени, он приехал с работы. Опять голодный, а мне и предложить некогда поесть.

Я открываю дверь, сама сажусь на банкетку и обуваюсь. Правая балетка легко надевается, на левой вожусь дольше. Подпятник загибается и прилипает к стельке. Дотянуться самой не получается. Приходится взяться за обналичку на двери и опасно наклониться, чтобы достать до пятки. Тянусь–тянусь и не достаю.

– Так, где больной? – поднимаю голову, Юра уже на пороге. Готов.

– Он там, в комнате, на кровати, я сама не донесу.

– Понял, – разувается, сворачивает, проходит четко к месту дислокации пациента.

– Ну, что это ты удумал? Рано еще помирать.

Мне не так смешно, как Домбровскому.

Я снова пытаюсь дотянуться до пятки. Когда уже этого живота не будет…

– Давай, я помогу, – Юра ставит переноску с котом на пол и присаживается.

Аккуратно обхватывает мою лодыжку, расправляет подпятник. А у меня простреливает внизу живота. Эти касания неспециальные… Архивы поднимают с грифом “запрещено вскрывать”, но хочется, чтобы продолжал. Он, скорее всего, и не вкладывает в это так много, как я чувствую, но меня накрывает, так хочется нежности и объятий. Массажа пяточек.

Откидываю голову, пока не упираюсь затылком в стену, вспоминаю, какой массаж он умеет делать.

Ненавижу и хочу. Ладно, не ненавижу. Обижена на него, но все равно хочу.

– Все, можем идти, – отпускает ногу, обувается сам.

– Да.

Забирает кота в переноске, помогает мне подняться. Я позволяю.

– Мне кажется, ему это клетка уже маленькая.

И правда его шерсть торчит через все отверстия.

– Он просто пушистый очень.

Спускаемся в лифте. Я смотрю на Ахилла, но чувствую, как Юра рассматривает меня. На родинке на шее фокусируется. Мельком пересекаемся взглядами, я не могу дольше рядом с ним.

Память отказывать начинает. Во мне столько злости и обиды было, что сейчас с трудом могу вспомнить все. Только то, что он папу посадил, на переднем плане.

Юра сначала ставит кота на заднее сидение, пристегивает его. Потом помогает сесть мне, тоже пристегивает. Опять в его машине. Опять этот запах. Опять едем вместе. Общие дела какие-то.

– В какую клинику едем?

– Вот по этому адресу, – протягиваю ему визитку.

Мы отъезжаем от дома. Едем в тишине. Я слышу, как сама же шумно сглатываю.

– Я видел коробки у тебя в квартире, розовые. У тебя будет девочка?

Девочка… Если бы… Все равно же узнает когда-то. Может, надо начинать готовить?

– Не совсем девочка.

– То есть не совсем? Мальчик?

– Нет, – выдыхаю, собираюсь с мыслями.

– Мау, – на заднем сидении мяукает Ахилл, я сразу оборачиваюсь, Юра притормаживает.

– Что с ним? – спрашивает, потому что оторваться от дороги не может.

– Не знаю, – киваю ему, – Ахилл, ты как?

Кот вяло открывает глаза и смотрит на меня пару секунд, потом опять закрывает.

– Ну, Ахиллес…

– Саш, не накручивай. Сейчас покажем врачу, он поднимет его на ноги. Еще бегать будет.

Сворачиваем на светофоре.

– А если нет?

– Не думай о плохом. Врачи на то и врачи, чтобы всех спасать. Протезы собакам ставят, выхаживают, а наш просто отравился чем-то.