Уткнуться бы от отчаяния лицом в покрытую мхом стену… Смехотворно – о внутреннем убранстве туалетов «Статуса» даже написали в «Вог», зато вчера в новостях не упомянули ни единым словом, почему я выступаю против Уолби. Согласна, это круто, когда стены в помещении покрыты не обоями, а настоящими растениями, что из колонок доносится пение сверчков, а свет приглушен, как в сумерках. И все же туалет остается туалетом. Туалетом, которому посвятили целый разворот, в то время как меня никто не слышит. Ни советник Уолби, ни его секретарь, ни полиция, ни Дарелл. Никто! И дизайн, какой бы он ни был модный, далеко не фонтан: мне пришлось почти уткнуться носом в зеркало, чтобы рассмотреть в полумраке свое отражение. Положительный момент: при плохом освещении я выгляжу не так ужасно. Негативный: я и при свете ярких ламп смотрелась бы ничуть не лучше.

Чтобы успокоиться, постукиваю себя по груди костяшками пальцев. Говорят, помогает при панических атаках. Во всяком случае, так писали в последнем номере «Статуса».

– Все будет хорошо, – шепчу я и наблюдаю, как шевелятся губы моего отражения.

«Порой нужно смириться с тем, чего не можешь изменить», проносятся в голове слова Дарелла; я опять хочу проговорить их мысленно и потому сильнее ударяю себя в грудь.

– Все будет хорошо. Все будет хорошо. Все будет хорошо.

– Э‐э… миль пардон… но это мужской туалет.

Я резко оборачиваюсь, натыкаюсь на раковину и роняю на пол коробочку с пудрой; она со стуком падает на плитки и рассыпается. Все происходит в мгновение ока.

– О черт… – Парень нагибается, поднимает коробочку и с кривой ухмылкой протягивает мне.

Я молча пялюсь на него. На парне черное худи с нахлобученным на голову капюшоном и темные очки. Ну кто носит темные очки в закрытом помещении? А он хоть что-нибудь в них видит? И угораздило же этого типа вломиться сюда именно сейчас! Я еще не привела себя в порядок, не собралась с мыслями и не готова выглядеть естественно. Момент крайне неподходящий.

– С тобой все в порядке? – с тихим смехом спрашивает он. Голос глухой и хрипловатый.

Я поспешно опускаю взгляд. Парень по-прежнему держит в руке мою пудру. Пальцы забрызганы чем-то черным. Краска? Освещение скудное, и точно определить нельзя. А вот ряд белоснежных керамических писсуаров, над которыми свисают огромные банановые листья, вообще-то трудно было не разглядеть… Мне нужно просто извиниться, пробормотать «спасибо» за поднятую пудру и исчезнуть. А я по какой-то причине срываюсь. Вчерашние события, сегодняшние, «Статус»… Слишком всего много навалилось разом. И потому я воспринимаю его смех неправильно. Как насмешку. Причем высокомерную.

– Слушай, ты! – Я вырываю у парня из рук разбитую коробочку с пудрой и, повинуясь внезапному порыву, швыряю в мусорное ведро. Тут же начинаю сожалеть, но не копаться же в использованных бумажных полотенцах? – Если думаешь, что я пришла сюда выставлять себя на посмешище, то чудовищно заблуждаешься. Даже если мне придется ползком вскарабкаться на Эмпайр-стейт-билдинг, чтобы заставить людей меня выслушать, я это сделаю!

Мы оба синхронно роняем челюсти. Оба ошарашены моей эскападой. Но я прихожу в чувство первой и молча протискиваюсь мимо парня к выходу.

Кажется, он что-то выкрикивает мне вдогонку, однако в ушах звенит от волнения. Я как можно быстрее пересекаю вестибюль и прячусь в ближайшем лифте. Вот и появился положительный момент в том, что мне недолго осталось тут работать – я больше никогда не встречу этого типа. Впрочем, не верится, что он тоже сотрудник «Статуса». По крайней мере, работает не в редакции, а в другом подразделении. Например, в техотделе или в отделе, выпускающем подкасты. Отсюда, конечно, не следует, что человек заслужил подобный наезд, но я уговариваю себя: наверняка он все позабудет через пять минут! Это наименьшая моя проблема. В отличие от всего прочего. И вообще он для меня проблемы не представляет. Абсолютно никакой! Я здесь, чтобы…