– Значит, ты хочешь вот так сдаться?

Снаружи послышался свисток, отдавшись от стен служебной лестницы. На этот раз Рома все же выругался вслух и спрятал свой пистолет до того, как в кладовую ворвались полицейские с дубинками в руках. По какой-то причине, увидев членов банды Белых цветов, они уставились на Дмитрия и его пистолет.

– Làche le pistolet, – приказал их командир. Его пояс блестел в тусклом свете, как и металлические наручники, висящие на нем. – Làche-moi ça et lève les mains[5].

Дмитрий не выполнил его приказ, не бросил пистолет, который небрежно держал в руке, и не поднял руки. Это можно было бы счесть проявлением высокомерия, но Рома знал, что это не так. Дмитрий просто не говорил по-французски.

– Ты нам не хозяин, – огрызнулся он, говоря по-русски. – Так что иди отсюда и…

– Ça va maintenant, – перебил его Рома. – J’ai entendu une dispute dehors du Théâtre. Allez l’investiguer[6].

Муниципальные полицейские прищурились, не зная, следовать ли им указаниям Ромы – правда ли, что возле кинотеатра происходит какой-то инцидент, или же он лжет. Это в самом деле была ложь, но Роме было достаточно всего лишь гаркнуть:

– Идите! – И муниципальные полицейские рассеялись.

Вот кем он так старался стать, вот кем он старался оставаться, делая ради этого все. Тем, кого слушаются, даже если эти полицейские занимают сторону Алых.

– Впечатляет, – сказал Дмитрий, когда в кладовке остались только Белые цветы. – Право же, Рома, это было весьма…

– Заткнись, – рявкнул Рома. Эффект был незамедлительным. Рома хотел бы испытать какое-то удовлетворение при виде краски, залившей шею и лицо Дмитрия, и насмешливых ухмылок Белых цветов, которых тот привел с собой, но сейчас он чувствовал только одно – пустоту. – В следующий раз не заходи на территорию, которую контролируют иностранцы, если не знаешь, как иметь с ними дело.

Рома двинулся прочь и, ощущая в себе какую-то чрезмерную воинственность, начал спускаться по служебной лестнице на первый этаж. Было трудно сказать, что именно так завело его – то, что интересующий его торговец ускользнул, то, что в партере появился незнакомый наемник, или то, что здесь была Джульетта.

Джульетта. Агрессивно топая, он вышел из кинотеатра и поднял взгляд на серые тучи. Его руку под рукавом пронзила боль, и он потянулся к порезу, оставленному ножом Джульетты, ожидая обнаружить там засохшую кровь, такую же мертвую, как и его чувства к ней. Но вместо этого, когда он осторожно закатал рукав, его пальцы нащупали только гладкую ткань.

Он вздрогнул, остановился на краю мостовой, посмотрел на свою руку. Она была аккуратно перевязана, и повязка оканчивалась бантом.

– Это что, шелк? – нахмурившись, пробормотал он. Кажется, это был шелк платья Джульетты, оторванный от подола. Но с какой стати она сделала это?

Его внимание привлек гудок клаксона. На стоящем автомобиле зажглись фары, и шофер, вытянув в окно руку, помахал Роме. Рома не сдвинулся с места, но наморщил лоб.

– Господин Монтеков! – крикнул наконец сидящий за рулем Белый цветок. – Мы уже можем ехать?

Рома вздохнул и поспешил к автомобилю.

По особняку Цаев были расставлены двадцать две вазы, полные красных роз. Джульетта поднесла к одному из бутонов руку, провела пальцем по краю его лепестка. Снаружи давно стемнело. Час был поздний, и большинство слуг уже отправились спать, пройдя в свои комнаты и пожелав Джульетте хорошего отдыха. Надо полагать, они заговорили с ней только потому, что было бы странно не заметить наследницу Алой банды, которая лежала на полу, раскинув руки и прижав поднятые ноги к стене, ожидая у двери кабинета своего отца. Последний слуга пожелал ей спокойного сна уже больше получаса назад. После этого она встала и принялась ходить взад и вперед к досаде Кэтлин. Ее кузина все это время продолжала сидеть на стуле, положив на колени папку.