– И вот он именно на этой медведице, превысил разрешенный на его веку лимит, – говорил мне он об этом сам не раз, когда лежал у нас в больнице.
Ему можно было за свою охотничью здешнюю жизнь отстрелить только сорок особей медведей, а ведь опрометчиво он решил вот вчера вечером сорок первого положить и ведь как-то не получилось, то ли дрогнула уставшая за день от кисти рука, или это только его такая судьба, судьба человека постоянно, борющегося с здешней дикой камчатскою природой, судьба человека художника и одновременно судьба охотника, рискующего каждый день во имя своих родных детей, во имя своей такой многочисленной семьи.
Из Библии
(Книги священного писания. Ветхого и нового завета):
Ведь хаилинская его Тополевка – это настоящее здесь на Камчатке его духовное укрытие, это пустыня его.
«….2 – Услышь, Боже, молитву мою и не скрывайся от моленья моего;
3внемли мне и услышь меня; я стенаю в горести моей, и смущаюсь
4 – от голоса врага, от притеснения нечестивого, ибо они возводят на меня беззаконие и в гневе враждуют против меня
5 – Сердце мое трепещет во мне, и смертные ужасы напали на меня;
6 – страх и трепет нашел на меня, и ужас объял меня.
7 – И я сказал: «кто добыл бы мне крылья, как у голубя?
Я улетел бы и успокоился бы я , 8далеко удалился бы я и оставался бы в пустыне; 9поспешил бы укрыться от вихря, от бури…»
Псалом 54[2 ] Пс. 53, 4 [4 ] 2 Цар. 17, 1
Глава 4.
Тополевка его килпалинский космос и его килпалинское вдохновение.
И здесь на этой тропе сегодня у такой далекой его Тополевки, и тогда утром сошлись две судьбы. Одна судьба медведицы – полноправной владычицы земли Камчатской и его такая извилистая судьба художника и от роду творца здешнего хаилинского, ветвейваямского, и сошлись здесь его узкая тропа, когда он, будучи на самом краю, на грани жизни и смерти, на том самом далеком краю, где дикая Природа непосредственно соприкасается с Человеком умным, изобретшим космическую ракету, и боевую ракету «Протон», которая часто летом летит над ним по небу на Камчатский полигон Кура и за которой он всегда любопытно наблюдает и он не понимает, что это может быть, оставляющее за собой факел и Человеком, изобретшим это огнестрельное оружие, эту атомную и даже водородную бомбу и вместе с тем, Человек, нарисовавший такую красивую «Данаю», и где его пытливый ум, и где его неимоверное желание жить и творить, всецело побеждает повседневную стихию дикой и всесильной камчатской Природы.
Мысли К. В. Килпалина:
Его краткий отчет о творческой работе и о его ближайших творческих планах, об окружающем его Пространстве и вечном Времени, поэтому ведь дни и числа то он сам уж и перепутал:
«…Сообщаю, картину «Битва двух гигантов» закончил: начну в конце марта писать картины следующие: «Праздник в Хаилине», «Новогодний бал», «Портрет матери»…
…Письмо завтра я сам доставлю в Хаилино на собачках.
…Давно я не был в Хаилине, с лета, а сейчас конец ноября, а число я основательно перепутал…»
(Из писем К.В. Килпалина).
Глава 5.
Остался жить на этом свете, что-то я
недоделал в
жизни?
– А затем? – в очередной раз вопрошаю тебя мой читатель я автор этой книги о Великом человеке, о неповторимом художнике, о небывалом нымыланском творце и одновременно о здешнем Тополевском затворнике.
– Затем, как всегда на этом далеком Крайнем Севере оранжево-красный санитарный вертолет, сегодня, после, сделанного ранее промедола цвет этого санитарного вертолета ему казался его нарисованной картиной «Вынры», а живительная капельница прямо на борту вертолета, давала ему, как его здешний Тополиный ручей, влагу чтобы он мог еще дышать, затем хирургическое отделение Олюторской ЦРБ, наркоз и забытье, и от наркоза, и от той неимоверной боли, которую он тогда сам испытал, и уже минуя его осознанную волю и минуя его сопротивление, где умелые молодые руки Еремина Игоря и опытные руки Мельникова Юрия Спиридоновича, все, что могли, восстановили на его разорванной и скальпированной голове и самое главное, восстановили его порванное той медведицей лицо, что для любого художника важно и значимо, и уж только через пару или может через три недели хирургическое отделение Камчатской областной больницы, а уж затем эта его приметная коричневая, вероятно из кожи оленя, как всегда на севере, окрашенная настоем коры ольхи, как и все кожаное здесь, повязка… Повязка, с которой он у многих и сегодня остался в памяти. Его особая повязка, которая затем так изменила его мировосприятие и все его художественное мироощущение…