Фия смотрит на Люси, незнакомую женщину, руководящую ее мыслями и действиями, и думает: где связь, Брам? Почему ты солгал Тине? А мне? Где ты?

Она снова берет телефон, руки дрожат.

Что ты натворил?..

Все, он больше не может здесь оставаться. Еще немного – и он кинется на запечатанное наглухо окно и станет биться об него до тех пор, пока не осядет на пол. Надо выбраться из номера, зайти в бар, выпить пива… Завтра он поедет дальше – оставаться здесь просто невыносимо. Пойдет на вокзал и выберет на табло отправления первый попавшийся поезд. Можно махнуть во Францию – в Гренобль или Лион.

Так, хорошо, уже есть какой-то план. Все лучше, чем эта удушающая неопределенность.

Он засовывает в карман кошелек и ощущает странную легкость, отсутствие противовеса, который он носил всю жизнь, сколько себя помнит, – ключей от дома.

Да, я почти ничего не рассказываю о мальчиках – не хочется их сюда вмешивать. Знаете, я ведь даже не сообщила им о доме – сочиняю всякие небылицы. Последний раз наврала, будто нас затопило ливнем, однако долго я так не протяну – рано или поздно пойдут слухи. Да и в начальной школе родители сплетничают у ворот, поэтому я туда больше не хожу (детей отвозит мама). И Элдер-Райз стараюсь объезжать стороной.

Их зовут Лео и Гарри, между ними полтора года разницы. Лео только что исполнилось девять, а Гарри весной будет восемь. Оба унаследовали темные, непокорные кудри Брама и бледные, мягкие губы; ростом наверняка тоже в него пойдут. Из-за небольшой разницы в возрасте Гарри повторяет жизненный путь Лео, идет «по свежим следам», так сказать: переходит из класса в класс к тем же учителям, в те же группы в бассейне. На бумаге их жизни похожи, а по характеру мальчики совершенно разные.

Гарри у нас смелый: спокойно смотрит взрослым в глаза, а голос у него как сирена с единственной настройкой. Принципиально не ищет утешения: поранится, поскользнется на мокрых ступенях или упадет с дерева – и уходит в слезах, уклоняясь от протянутых рук и успокаивающих слов.

Лео, наоборот, плакса, любит обниматься, стремится всем угодить. Наверное, из-за этого у меня с ним более тесная связь. В младенчестве у него была сильная аллергия, пару раз пришлось даже вызвать «скорую», пока не выписали нужные лекарства. Мы до сих пор держим их под рукой на случай рецидива.

Я обсуждала с ним новый уклад жизни, пока мы разгружали посудомойку. Гарри предпочитает накрывать на стол, а посудомоечная машина находится в ведении Лео.

– Ну, и что ты думаешь? – спросила я его.

– Нормально.

– Ты понял, как все устроено?

– Наверное.

– На самом деле мало что изменится. Наша семья по-прежнему будет жить здесь, только мы с папой – по очереди.

Насколько детям важно видеть своих родителей вместе? Если бы мы не объявили новость как бы между прочим, когда бы они сами заметили, что дома теперь только один родитель? Может, и не скоро.

– У тебя есть вопросы?

Лео задумался, глядя на последнюю партию чистых приборов, зажатую в кулачке. Он не привык задавать вопросы, это Гарри у нас «почемучка». Лео принимает жизнь такой, какая она есть.

– Может, тебе что-то непонятно? – подбодрила я.

Я наблюдала за тем, как он пытается что-то сообразить, задумчиво глядя на вилки с ложками. А может, просто думает, что бы приятного сказать. Или никак не решит, кто я: жертва, которую надо поддержать, или зачинщик беды, которого надо отвергнуть. Наверное, ни то, ни другое.

Наконец его лицо прояснилось.

– Почему у нас столько ложек?

Он был так счастлив, когда я расхохоталась.

Ох, Лео, мой Лео! Только бы эта история не оставила в его сердце незаживающий шрам, хотя в это уже трудно поверить…