В данную минуту я не способна трезво мыслить, веду себя словно истеричка, но мне нужно на воздух. Срочно. Прямо сейчас.

– Лера, прошу, успокойся. Давай поговорим, – его голос звучит негромко, виновато, хрипло.

Я резко замираю после его слов. Напрягаюсь.

– Поговорим? – шиплю я. – Поговорим? – мой голос срывается на высоких нотах. Я ничуть не забочусь, что нас может кто-то услышать. – О чем, Леонов? О том, как три года назад ты выкрикивал мне в лицо обвинения, что мой отец заставил бедного мальчика делать все не по своей воле? Поговорим о том, как ты меня ненавидел и всю мою семью? Хотел поскорее от нас всех избавиться? Да так сильно, что  теперь расхаживаешь здесь, занимая должность главы безопасности? Об этом ты хочешь поговорить?

Я тяжело и часто дышу. Вспышка гнева уходит так же внезапно, как и появляется. На ее место приходят опустошение, разочарование  и усталость.

– Отпусти меня, – говорю уже спокойно и дергаюсь.

Но Леонов меня будто не слышит.

– Я не ненавидел тебя, Лер, – выдыхает мне в макушку, прижимая  к себе еще ближе. – Просто вспылил и вывалил на тебя кучу дерьма. А исправлять было поздно.

– Исправлять было нечего, – невесело смеюсь я, замерев. 

Я чувствую, как и его грудь вздымается так же часто, как и моя. Какое-то время мы так и стоим. Если посмотреть на нас со стороны, можно подумать, что мы влюбленные, которые наслаждаются близостью друг друга. Но это не так.

— Ты же не просто так оказался рядом с домом, где проходила вечеринка? — спрашиваю я, вспоминая, как несколько ночей назад я чуть не попала под колёса машины Давида. — Ты знал, что я там, да? Следил за мной? Выполнял поручение отца? 

Давид не отвечает. 

— Ну конечно, выполнял, — качаю я головой. 

Привкус горечи во рту возвращает меня в реальность.

– Я ухожу. Улечу послезавтра обратно. Так что ваши семейные посиделки никак ко мне не относятся.  

Предпринимаю еще одну жалкую попытку освободиться. И  в этот раз мне удается. Но я отчего-то не спешу бежать.

– Лера, – растягивая мое имя, устало обращается ко мне, – все предельно серьезно. Вернись, пожалуйста, обратно. Это касается и твоей безопасности, — строго, словно родитель, говорит он.

— Верни мне Илью, и я улечу. У меня нет желания оставаться ни в этом доме, ни в городе, ни в стране. Особенно если придётся лицезреть на каждом шагу твоё лицо. 

Я наконец-то нахожу в себе смелость развернуться к нему и прямо встретить его взгляд. 

Меня захватывает в водоворот его черных зрачков, которые сейчас заполоняют почти всю радужку. Он напряжённо всматривается в мои глаза, челюсти плотно сжаты, на висках пульсирует венка. 

— Вернись ко всем, — он говорит негромко, скорее всего, чтобы мои родные не услышали наш разговор, но при этом таким тоном, что ослушаться почти невозможно. 

— Знаешь, если ты теперь работаешь на отца, значит, ты что-то вроде обслуживающего персонала и я могу тебе приказывать? Так что вот что: иди на хер, Леонов, я твои приказы выполнять не буду. Так яснее? — выплевываю ему в лицо и замечаю, как в его глазах проносится целый водоворот эмоций, а мышцы на руках напрягаются.  

Ноздри Давида трепещут, мои слова ему не по вкусу. Я с каким-то удовлетворением наблюдаю за его реакцией. Хочется добавить еще чего-нибудь, задеть его, унизить, но я так давно не упражнялась в колкости, что в голову так сразу ничего и не приходит.

И вот в какой-то момент что-то щелкает между нами, взгляд Давида становится еще темнее, не сулит мне ничего хорошего.

Он наступает.

Я делаю шаг назад, собираясь сбежать.

Из гостиной слышится голос отца. Он зовет нас. Но ему никто не спешит отвечать. Мы полностью поглощены этой игрой.