С йогой вскоре пришлось расстаться, так как папа отказался финансировать иностранные проекты всеобщего чего-то там, чуть ли не вознесения, а со взносами в йога-центре было очень серьёзно.

В итоге виноватой оказалась я, и Анжела мне закатила скандал опять на ту же тему, что я лишняя в их семье, и отец не должен меня содержать до старости. Дура, другого слова не подберу.

Через пару недель она опять появилась и попросила прощения.

В её защиту могу только сказать, и то условно, что у неё очень красивая фигура, длинные ноги и милое лицо с маленьким чуть курносым носиком и пухлыми натуральными губами. С цветом глаз вот у нас непорядок: у меня синие, а у неё карие. Анжеле хочется, чтобы у неё глаза были непременно синие.

Несмотря ни на что мы продолжали общаться. Я это делала, потому что внутренне несла ответственность за младшую сестру, опекала её, и отец всегда на меня рассчитывал в этом отношении.

Я делилась с Анжелой житейским опытом, но вместо адекватного отношения она всё время искала повод мне насолить и рассказать папочке, сколько у меня проблем, и как я не справляюсь с жизнью. Что её так во мне бесило, точно сказать не могу, но думаю, что так её воспитывала мать, с её слов, ничего не сделавшая мне плохого.

Иногда мне казалось, что Анжела способна меня отравить страшным моментальным ядом, который не надо было даже искать, потому что он брызгал из её рта, обрамлённого прекрасными наливными губами.

Как-то с нами за столиком в кафе сидела моя институтская подруга Соня Сологуб со своим бойфрендом, который имел неосторожность сказать при Анжеле, что у него есть друг, которому я давно нравлюсь.

– Да ты что? – воскликнула Анжела. – Передай ему, что у моей сестры очень придирчивый характер.

К чему это было сказано? Чего она хотела этим добиться? Придирчивый, в смысле, этот друг вряд ли подойдёт? Просто я отлично знала, о ком шла речь, и сожалеть о выходке Анжелы не было особой нужды. А если бы не знала?

Наконец замечаю, как Мурад машет мне рукой.

– Иду!

– Как тебе? – показывает он мне только что собранный букет со стрелициями.

– Интересно, сколько он простоит? – я в восхищении.

– Да я его уже продал, хотел просто тебе показать, пока не забрали.

В нашем райском саду мы все на «ты». Мы ощущаем себя людьми искусства, а у них так принято. Мурад ни на секунду не забывает, что я его босс, я же всегда поощряю свободу выражения. Второй флорист, Наташа, более скована, и работы у неё стандартнее, хоть и качественные. Вот кто любит розы и знает про них всё.

Через несколько дней после той встречи в кафе я случайно увидела Соню на выставке перуанского искусства в Центральном Манеже. Разговорились.

– Знаешь, неудобно и, вроде бы, не моё дело, но Женя, мой приятель, тот самый, с кем мы сидели тогда за столиком, сказал, что пересёкся в гостях с Анжелой, – сказала Соня.

– Как интересно! – удивилась я.

– Уж не знаю. Она с ним танцевала, речь зашла о тебе, и Анжела ему сказала, что не даст тебе счастливо жить за счёт её отца.

– Да ты что! Она не могла такое сказать постороннему человеку, – мне трудно было в это поверить.

– Имей это в виду, Вик. Не выдавай меня, а то у меня самой будут проблемы. Может, и не стоило это тебе говорить, но Анжела, кажется, серьёзно за тебя взялась, – Соня не была мне близкой подругой, но поведение сестры её так возмутило, что она не выдержала чисто по человечески и решила со мной поделиться.

Я поблагодарила Соню и пришла к выводу – свести до минимума общение с младшей сестрой.

Но это оказалось сложнее, чем я думала.

Смотрю на часы. Пора ехать на теннис.