Таких никогда не бывало. Я всегда оказывался здесь, в темноте, с твердым матрасом под спиной и слабым жужжанием системы фильтрации воздуха над головой.

Еще один пережитый день. Еще на один день больше, чем досталось моему брату. Еще двадцать четыре часа бесполезного существования за плечами.

Эти мысли пронизывали меня насквозь. Они проплывали в моей голове, словно гонимые рекой осколки тающих льдин. Я – пустота, такая же бесконечная, как кромешная тьма моей камеры.

Гриффин посоветовал бы мне относиться к себе проще, не позволять прошлому до меня добраться. Но Гриффина больше не было, а осознание того факта, что я жив, все равно не вызывало у меня никаких эмоций. С этим просто приходилось мириться.

Хоть кто-то здесь должен был смотреть на вещи трезво.

Я закрыл глаза и сосредоточился на ритме своего дыхания. Вдох. Выдох. Снова и снова. Однообразные, как и наши дни в этом месте.

Через час или два должен загореться верхний свет, и тогда через окошко в двери проскользнет поднос с завтраком.

Я поем, пройду тестирование, снова поем, а затем буду тренироваться. Потом вернусь в камеру на ужин. И свет снова погаснет.

Из раза в раз выполняя все эти действия, я ждал и наблюдал. Собирал мелкие детали, которых однажды могло оказаться достаточно, чтобы что-то изменить.

Вот о чем я думал, когда мой шанс вдруг ворвался из ниоткуда с проникающим сквозь стены ревом предупредительной сирены.

Я резко сел на кровати. Сердце колотилось лишь немногим сильнее, чем обычно, но все мое тело напряглось.

В темноте продолжал звучать сигнал тревоги. Что-то пошло не так.

Хранители встревожились. Каким-то непостижимым образом выстроенный ими порядок был нарушен.

Этой лазейки могло оказаться достаточно.

Но мне надо правильно ею воспользоваться. На этот раз первый шаг плана, наброски которого мы составили в обрывках разговоров за последние несколько лет, зависел от меня, а не от моего брата.

Это с самого начала должен был быть я. Будь это так, и, возможно, это я бы…

Мой разум ухватил эту мысль и запер ее в стальной капкан. Я встал на ноги и сделал шаг к двери.

Встав у нее, я прижался лбом к прохладной металлической поверхности, изо всех сил прислушиваясь к доносящимся из коридора звукам. У меня не было острого слуха Зиана или его способности видеть сквозь стены, но люди снаружи шумели так сильно, что даже через вой сирены я улавливал слабые признаки их присутствия.

Едва я начал прислушиваться, по коридору прямо у моей двери прогремели тяжелые шаги. К тому моменту, как я их распознал, человек уже пронесся прочь – слишком быстро, чтобы я мог до него добраться.

Стиснув зубы, я еще сильнее напряг слух.

Настолько ли плоха ситуация, что сбегутся еще больше сотрудников объекта? Или эта возможность уже выскользнула у меня из рук? Впервые с тех пор, как мы собрали все детали, необходимые для реализации нашего плана, наши тюремщики оказались в, казалось бы, невыгодном положении.

Кто знал, когда это могло случиться снова.

Прислушиваясь, я прижал пальцы к двери и направил ощущение своей силы изнутри черепа через грудь и руки. Нужно было подготовиться. Для осуществления этого гамбита требовались все мои силы – все силы, что оставили мне хранители.

С самого прибытия на новый объект мы обнаружили, что наши способности – даже те, которые мы скрывали, – оказались подавлены. Сдержаны. Они добавляли в пищу или воздух что-то такое, что, должно быть, притупляло, ослабляло действие таящегося в нас оружия.

Хранители думали, что смогут помешать нам организовать еще один побег. Но они не начисто лишили нас сил. Для этого им наверняка пришлось бы довести нас до полного отупения, а они хотели, чтобы мы были в состоянии плясать под их дудку и выполнять приказы.