Прости, папочка, я обязательно прислушаюсь к твоему совету… Но с корректировками.

– Фу-ух! Ну, блин, Тимур Альбертович вообще шуток не понимает! – тихонечко шепчет Котя, с опаской поглядывая ему вслед. – Я чуть не родила на месте от страха, когда он на меня зыркнул.

– Не бери в голову, он на всех так смотрит, – пытаюсь успокоить подругу, бережно обхватившую своё пузико.

– Му-гу, с утра он был веселее, даже шутил со мной. И вряд ли бы он так разволновался из-за разбитой тачки. Колись, Бабайка, что натворила?

– Ты просто за языком следи иногда, – напомнила я, хотя её поэзия меня совсем не задела.

– Ой, только не говори, что он так трепетно относится к Есенину.

– Нет, Коть, это ко мне папа относится трепетно, и не прикидывайся деревянной матрёшкой.

– Везучка ты! Ну, давай, рассказывай уже! – подруга вытаращила глаза и развесила уши, жаждая подробностей моей поездки.

Мы уединились подальше от посторонних глаз и ушей на моём любимом месте, в зарослях виноградника.

– Ну, ты, мать, даёшь! – взвыла Котя, восторженно взирая на меня. – Не, тачку, конечно, жаль, но для твоего отца это разве ущерб?.. Он его даже не заметит. Уверена, что завтра твоя Белоснежка будет ещё краше.

– Коть, ты не поняла, я сама должна заработать на ремонт.

– Кому ты должна? Совсем дура? Да и где ты собралась зарабатывать? – захлёбываясь негодованием, Катюха даже вскочила с качелей и забегала мимо меня, размахивая руками. – Ну, если твоему бездушному упырю так важно, то скажи, что сама горбатилась, не покладая рук и ног. Какие проблемы? Тоже мне, хрен принципиальный! Да пошёл он, знаешь, куда?

Я поняла, что Котя ничего не поняла, но пытаться что-то объяснять и доказывать моральных сил уже нет. Мне бы сейчас подумать в тишине.

– Хотя, знаешь, – Котя задумчиво уставилась на меня. – В таком виде на трассе ты определённо имела бы успех.

– А знаешь, Стёпкина, с кляпом во рту ты тоже была бы гораздо популярнее.

– О, ну это смотря какой кляп, – хохотнула Котя, ничуть не обидевшись. – Хотите об этом поговорить?

– Извращенка, ты что мелешь?! Ты же мать! – я ткнула пальцем в Котькино пузо, невольно заражаясь её весельем. – И приличные девочки об этом не говорят.

– Так ведь то приличные!.. – беззаботно отозвалась эта пошлячка. – Но мы-то с тобой...

Котя внезапно осеклась и подозрительно вытаращилась на меня:

– Баева, нет! Только не говори мне, что ты до сих пор… приличная! – и, не заметив с моей стороны попытки возразить, подруга взвыла: – О, нет! Ева, тебе девятнадцать!

Я почувствовала, как моё лицо начинает краснеть, и разозлилась.

– Ну, не сорок ведь! Да и девятнадцать мне только исполнилось…

– Вот! Я так и знала, что Тимур Альбертович со своим лозунгом «Умри, но не отдавай поцелуя без любви!» тебе всю молодость испоганит!

– Да пошла ты, Стёпкина! Папа говорил о другом. И если бы ты хоть немного к нему прислушивалась, то сейчас бы не почесывала беременное пузо! Или, как минимум, знала бы отца своего Пусика!

– Масика! – рявкнула Котя. – А я и знаю! Почти точно! И ни о чём не жалею, между прочим. А с твоим послушанием ты как раз и просидишь в тереме до сороковника, ожидаючи своего престарелого Ромео. Вот только тебя, Джульетту перезрелую, вялым тараном потом не возьмёшь.

Я уже открыла рот, собираясь припечатать Котю, как следует, но заметила, как лихорадочно блестят её глаза и как трогательно она прижимает ладошки к животику... И мне стало её так жалко!

– Да ладно, Коть, – примирительно улыбнулась я. – Может, мне и раньше повезёт.

Моя воинственная карапузиха сразу обмякла.

– Бабайка, прости! – она всхлипнула и бросилась меня обнимать. – Я такая дура! Конечно, тебе повезёт больше всех! Ты вообще молодец! Кремень! Я же помню – ты всегда говорила, что это будет Ромка. Так и будет! Только ты не обижайся на меня, это всё гормоны.