— Я о том и говорю. Мы с Владимиром считаем, что подарок должен быть полезным.

Я корчу презрительную гримасу.

С Владимиром…

Терпеть не могу этого нудного стареющего хрена! И что она в нем только нашла?

— Знаешь, что, мам, если вы с Владимиром, — нарочно делаю акцент на имени ее мужа, — решили воспитать не пацана, а ботаника, флаг вам в руки. Только давай, я сам решу, что дарить своему брату?

— Ну хорошо, — нехотя соглашается мать. А после чего добавляет: — Отец заблокировал твою кредитку. Посмотрим, как ты умеешь вести бюджет, — она открывает свою сумку и что-то мне протягивает: — Вот новая карта. Дебетовая.

Я забираю из ее рук кусок пластика и кручу его в руках.

— Сколько там?

— Пятьдесят.

— Сколько-сколько? — ушам своим не верю.

— Пятьдесят тысяч рублей, — отчетливо произносит мама.

— Я умру с голоду.

— Не преувеличивай. В нашей стране минимальный оклад в несколько раз меньше, и ничего люди живут, и семьи кормят.

— Ты меня ненавидишь.

— Ты ошибаешься. Может, я была и не самой показательной матерью, но я много работала и всегда старалась дать тебе все самое лучшее. И где она благодарность?

— Поэтому теперь Марк за меня отдувается? — игнорирую ее попытку пробудить мою совесть.

Мой мелкий братишка – единственный человек, который принимает меня таким, какой я есть. Для него я супер крутой старший брат.

— Он не отдувается, а растет человеком, который знает цену деньгам, — мамин голос сочится недовольством. — Вставай, умывайся, я подвезу тебя до института, — распоряжается она.

— Не надо, — принципиально отказываюсь.

— Ну как знаешь. Я, вообще-то, спешу, — говорит она, загибая рукав белого жакета, и бросает взгляд на свои наручные часы. — Учти, Тима, я даю тебе последний шанс, — снова награждает меня тяжёлым взглядом. — Еще один промах, и я перестаю обеспечивать твою сытую увлекательную жизнь. Папа того же мнения.

Взбешенный тем, что со мной обходятся, как с ребенком, я скребу ногтями щетину на подбородке.

— А он сам мне не может это сказать? Или он, как обычно, слишком занят? — язвлю в ответ. — Какая там уже жена у него по счету?

— Позвони и спроси. Дела твоего отца меня давно не касаются.

Мои отношения с отцом – это отдельная история. Вот уже десять лет он живет в Израиле, и, обычно, мы общались по телефону не чаще, чем пару раз в год. Я звонил ему, чтобы поздравить с днем рождения. Он поздравлял меня и снабжал бабками.

Все было идеально.

А что теперь?

Они с матерью сговорились и решили проучить своего нерадивого отпрыска.

Так непривычно представлять их на одной стороне, ведь все, что я помню о нашей долбанутой семье – их сплошные склоки по любому поводу.

У отца тяжелый характер. У матери – в тысячу раз тяжелее.

Ну и скажите мне, как у этих вечно орущих друг на друга людей мог получиться кто-то другой, а не я?

То-то и оно.

Поднявшись с кровати, я проверяю комнаты в своей квартире. Спасибо, хоть ее мне оставили и не заставили переехать в общагу.

В гостиной храпит Гошан, а во второй спальне Фриц спит в обнимку с какой-то девчонкой. Оба раздетые.

Откашлявшись, я отвожу взгляд от этого зрелища и стучу кулаком по дверному косяку.

— Эй, народ, подъем!

***

Уже позже, когда Фриц паркуется перед универом, мы курим, стоя возле его "фольксвагена".

После встречи с мамой чувствую себя паршиво. И дело даже не в тачке, которой она меня лишила.

Меня никто не воспринимает всерьез. В меня никто не верит.

Что отец, что мать и ее муж воспринимают меня как иждивенца и ходячую проблему. Когда я был мелким, они осыпали меня дорогими вещами и позволяли творить, что угодно, а теперь вдруг перекрыли кислород, потому что я, видите ли, не оправдываю их гребаные ожидания.