и где цветовъ больше въ траве цвететь.

Идетъ таборомъ дальше, а попередке возъ идетъ,

а на томъ возу Царь Дедовскiй спитъ,

попоною прикрытый, овчиною подтыканный.

Старые Дiды были, а Царь ихъ всехъ старей,

и уже больше спалъ на возу, чемъ царевалъ,

и больше мирилъ людей, чемъ наказывалъ.

Сыновъ его-Царевичей въ войнахъ побито,

и въ живыхъ никого не осталося.

Вотъ, взялъ Царь да умеръ ночью одной,

умеръ, какъ заснулъ, какъ дитя, приткнувшись,

за попону вцепился и дышать пересталъ.

Собрались тутъ Деды Царя хоронить,

обвешали гарбу его боталами разными,

железякъ нацепили, цепей, бляхъ разныхъ,

и повезли его вокругъ Земли Дедовской,

чтобъ усю Землю ту въ последнiй разъ Царь виделъ,

чтобъ кажный, кто Царя не зналъ, увидалъ,

и чтобъ кажный съ нимъ попрощался какъ надо.

Идутъ кони, шагомъ ступаютъ, бережутся,

знаютъ, что Царь заснулъ до конца веку,

да чтобъ не разбудить его, шагомъ идутъ,

а бляхи сумно звонятъ, цепи грохаютъ,

железяки гудятъ, сумно звонятъ.

А какъ видятъ люди Царя свого, все кидаютъ,

подходятъ къ возу, кланяються до земли,

плачутъ горько, что Царя лишилися,

а просятъ Бога, чтобъ далъ ему Царство Свое,

Царство Святое Свое Небесное.

И такъ кони идутъ по Земле Дедовской,

и такъ все плачутъ день за днемъ.

Ходили, ходили кони, Царя возили,

всю землю выходили, везде Царя показали,

и насталъ день, поховали его Деды наши,

сверху могилу насыпали высокую,

чтобъ не добрался до него зверь дикiй,

чтобъ не тронула его рука злая чужинская.

И стали люди на Раду собираться,

какъ жить, какъ быть дальше решаться,

и каждый идетъ, думу думаетъ,

какъ жить теперь безъ Царя Добраго,

безъ Царя Добраго, Деда стараго.

И собрался Сходъ великiй, и дело решилъ,

пока такъ жить, безъ Царя значитъ,

а дела делать, какъ старшiе решатъ,

какъ старшiе скажутъ, какъ Деды прикажутъ.

И пошло тутъ сразу Лихо Степовое,

налегло на Дедовъ нашихъ, скотину поморило,

скотину поморило, людей похватало,

людей похватало, въ полонъ увело,

а Дедовъ нашихъ по степу разбросало,

по степу разбросало, другъ на друга ощерило,

другъ на друга ощерило, озлобило.

Кажный Дедъ свое кажетъ, на другихъ злится,

другихъ не слышитъ, вызверился,

и пошло такое горе тяжкое по земле всей,

что никто не зналъ, какъ ладу дать,

какъ ладу дать, какъ дело делать,

чтобъ снова все добре было.

И пришелъ тутъ часъ, заплакалъ Царь Старый,

сталъ у Бога проситься, сталъ молить,

и дозволилъ Богъ ему еще разъ до людей прийти,

еще разъ прийти, добро сделать имъ.

Вотъ и смотрятъ Деды, небо почернело,

тучи пошли, небо закрыли, не видать ничего.

И Громъ гремитъ, и Блисканица блеститъ,

а въ небе Царь Добрый дырку делаетъ,

сквозь тучи продирается, голову высунулъ,

рукой машетъ, людей зоветъ, чтобъ шли къ нему,

съ Того Света Дедъ-Царь Дедовъ зоветъ.

Собирались къ нему Деды наши,

а Царь имъ такъ кричалъ крикомъ горькимъ:

«Що жъ вы, Деды мои добрячiе, наделали?

А чему Царя себе нового не выбрали?

Пропадете такъ запросто, какъ черва въ лозе,

какъ черва неразумная въ день подзимнiй!

Выбирайте Деда въ Цари, Деда Кишку,

да ему покоряйтесь, не сваритеся,

а свариться будете, никто вамъ не зможетъ,

никто не зможетъ, никто отъ Лиха не заборонитъ!»

Услыхали Деды, обрадовались, на колени пали,

Деда Добраго на земь сойти просили,

да не захотелъ Дедъ-Царь на землю идти,

сказалъ, что ему и такъ добре, и заботъ нетъ вовсе,

и кто въ Раю побывалъ, тому земля спротивилась,

Земля спротивилась, не нравится.

Выбрали Деды Царя нового Кишку,

а Кишка сказалъ имъ, щобъ всю скотину считали,

заново делили, щобъ всемъ было,

да щобъ дети безъ молока не были нигде.

Послухались Деды, и Лихо Степовое,

видя добро ихъ, видя послушность ихнюю,

отошло подалее, другихъ мучить стало.