чтобъ ни в чемъ не нуждался на Томъ Свете.

Положили ему мяса, творогу сухого,

крынку сметаны, муки, зерна, хлеба мешокъ,

и зарыли съ плачем могилу ту,

насыпали на ней курганъ большой

и на немъ посадили дубокъ молодой,

чтобъ хранилъ царя, тень давалъ в лете

да чтобъ гнездились въ немъ птички вешнiе,

да спивали бы царю радостно,

что пора ему вставать тожъ, потягатися,

коли снегъ сойдетъ, трава выйдется

да вырастутъ петушки да барвинок.

А потомъ три дня поминки правили,

за Огылу-Царя пили медъ, квасъ да вино,

и песни передъ курганомъ пели, боролися,

чтобъ еще раз царю Огыле среди нихъ побыть,

чтобъ еще ему съ ними радоваться.

А по техъ трехъ дняхъ Братья сказали:

«Нынче жить надо такъ, чтобъ отецъ нашъ,

на Томъ Свете на насъ глядючи, радовался!»

И еще другъ другу клялись въ верности.

И почали Братья-Цари въ степи жить мирно,

за народъ свой заботиться, о добре его дбатись,

и прожили бы такъ до смерти самой,

да напалъ на нихъ врагъ лютый, людей побилъ,

въ ночи женъ схватилъ, детей потопталъ,

скотину побралъ, стариков избилъ,

и огня ихнего вытопталъ, погасилъ навекъ.

Собирались Братья въ степи съ народомъ,

а считали, сколько всех, и высчитали,

что осталась ихъ ровно половина.

И рекши Бровкъ всемъ людямъ своимъ:

«Буде вамъ теперь плакаться, жалиться!

А берите всякъ саблю вострую,

а ставайтесь за спиной моей,

а пойдемъ врагу мститься, женъ отбивать,

а пойдемъ телятъ загонять, коровъ нашихъ,

и чтобъ кажденъ взялъ двухъ враговъ убити,

и чтобъ всякъ убилъ трехъ, если можется!»

И пошли впередъ степами зелеными,

в трави таиться, пешкомъ пошли къ врагамъ,

и слышали, какъ бьют враги женъ ихнихъ,

и какъ мучают детей, какъ имъ ноги ломятъ,

чтобъ калеками были, назадъ не шли,

да чтобъ въ жизнь ужъ имъ не помстилися.

Нашли Братья на коновязь ихнюю,

зарубили стражей, никто крикнуть не успелъ,

дали знакъ во тьме, на коней сели,

вихремъ, громомъ налетели на станъ вражiй,

разбивали всехъ, полоняли всехъ,

отбивали скотину, коней борзыихъ,

отбивали детей похисченыхъ, полонягъ освободили,

женъ, девушекъ своихъ назадъ отбивали,

врага били нещадно, до последнего.

И тутъ нашли царицу ихнюю,

что лежала на возу, красавица,

волосы черные, глаза черные,

а сама бела, румяна, ровно кровь съ молокомъ.

Стали братья передъ ней, руки опустили,

захотели оба ее въ жены взяти,

впервые другъ другу сказать не могли,

впервые друг отъ друга въ душе утаились.

И была та царица хитрая-прехитрая,

одному Брату сказала, что будетъ его женой,

а другому тоже сказала, что будетъ!

Потаились Братья, потом поспорились,

за сабли взялись, другъ на друга кинулись.

Черкаетъ сабля по сабле, искра летит,

въ ночи, къ заре, видно уже.

Обступилъ ихъ народъ, кричатъ остановиться,

про царя Огылу имъ вспоминаетъ въ словахъ,

укоряетъ ихъ, что за женку ту кровь хотятъ

свою Братскую проливать, а та смеется.

И всталъ въ тени старецъ одинъ, стоитъ, смотритъ,

ничего никому не говоритъ совсемъ,

и видятъ все, что за старец чуденъ тотъ,

и Братья видятъ, вставились, не дерутся уже,

и старецъ тотъ говоритъ имъ голосомъ громовымъ:

«А бросайте, сынки, сабли ваши!»

Тутъ узнали все гласъ Огылы-Царя,

и младшiй Братъ саблю кинулъ на землю,

а старшiй Братъ стоялъ, не слухался,

потомъ саблю въ небо вздыгнулъ вверхъ

и срубилъ главу братнюю начисто!

«Будь же проклятъ, сыне мой, за зло твое!

Во век веков будешь терзаться!

Братню кровь пролилъ из-за бабы той,

меня – отца – ослушался!»

И ушелъ царь Огыла во тьму утреннюю,

а Братъ стоялъ самъ не свой надъ убитымъ Братомъ,

и не слышалъ онъ ласки царициной,

что звала его къ себе въ постель теплую.

И вышла она къ нему, съ воза скочила,

подбежала, а онъ крикнул страшно ей:

«Не подходи! Не подходи!» И взмахнулъ саблей,