Иконописец-Господь.
МЫ ОТВЕЧАЕМ:
Мы почти до левкаса разрушили весь живописный слой,
До основы растлили священную плоть.
И любовных сплетений Вида и Имени некому ныне постичь:
Нас смывает квасцами ревущей воды живой
И заносит над голой доской новой прориси молниевидный бич
Реставратор-Господь.
Бегство
Некто из народа сказал Ему: Учитель! Скажи брату моему, чтобы он разделил со мною наследство.
Он же сказал человеку тому: кто поставил Меня судить или делить вас?
(Лк. 12:13,14)
Олегу Усенкову
1
Эй, вставай! уйдём из дома до утра порану!
Алой рожью колосится степь за Иорданом.
Гадаринской ночи очи уж посизовели, —
Убежим, покуда хлопы господарство делят.
Ворошат клуни, коморы, с крыш рвут солому, —
Пока нас не увидали, дети, геть из дому.
Ну-ка тише, словно мыши, босыми ногами,
Голову пригни пониже, проскочим задами.
Не возьмем с собой в дорогу ни сумы, ни хлеба, —
Подсади-ка, эй, небого! залезай на небо.
Да скорее, в чистом поле нас бы не застали!
Правсомольцы не напрасно вороных седлали:
Чуют соколы погоню, стелятся верхами,
Впереди их – комиссар с белыми глазами.
Шашки вытянут, настигнут, с гиком порубают,
Порубают да рудою коней напувают.
Как не добежим до неба – ой, будет лихо!
Успокой дитя, Мария, чтобы плакал тихо.
2
Кружит в поле эскадрон, удила бряцают,
В чистом небе следы ветер заметает.
Где искать беглецов – думайте-гадайте.
«Так, братва, – в Ерусалим! Эх, уйти не дайте!»
Вороному – шенкелей, гнев ярит утробу, —
Комиссар поскакал ко святому гробу.
На мощеной мостовой искры высекает,
Чёрной пеной конь хрипит, боками западает.
Сжал наган – казанки аж побелели:
«Святогробцы-сторожа, отворяйте двери!
Если тут беглецы – всех вас расстреляю!»
Шаркает ногами сторож, в замках ковыряет.
Гулким эхом шаги вторят ярой злобе…
Да две тысячи уж лет никого нет в гробе.
Мутным светом осветил день подслеповато
Паутину, пелены, каменное злато.
Стоит, плачет комиссар бессильной слезою,
А вокруг – тишина, как перед грозою,
Только ветер шевелит пыль неживую,
Запевает, начинает песню громовую.
Пассия, вечер воскресенья
жены иерусалима
чётко послушно усвоили назиданье:
в который раз не плачут
ни о ком кроме себя
и детей своих
храм вздохи
макраме лучей пыли
фальцет акафист
деревянная голгофа
покрыта свежим кузбасслаком
поверх распятия – чёрные
тюлевые рушники
слезит хор
последнее цалованье
скоро по домам
и только Ты на кресте забытый
крест – и есть сама
забытость
то и дело назойливо
всплывающая в мир как рекламный баннер в сайт
постовое делание спасающегося :
не дать раздражению прорваться