Все вышеназванные мужчины и женщины нашли то, что хотели и чего обычно ищут молодые люди в этом возрасте: личную ответственность, еще не регламентированные, требующие пионерской деятельности отношения, тягу к беспрестанной импровизации, к постоянному испытанию своих умственных и физических сил. Они создали себе жизнь, в которой всегда могли сломать начинавшуюся рутину. Они ненавидели ограниченность офисных будней, искали проверки своих возможностей, веселья, азарта, непредсказуемости и правильного приложения усилий в условиях военной реальности. Их вел юношеский поиск идентичности, и они упивались своим мнимым всемогуществом.

Можно сказать, что в 1933 году власть захватили студенты и недавние выпускники вузов. Среди них были мятежные дети старой элиты и самоуверенные молодые люди, извлекшие выгоду из взлета продвигаемой социал-демократией Веймарской республики. В социально-романтической и в то же время техномодернистской утопии национал-социализма они преодолели гетерогенность своего социального происхождения. Они видели себя и себе подобных авангардом «юного народа»[10]. Скептически настроенных (вследствие своего опыта) пожилых людей они насмешливо называли «кладбищенскими червями», а заслуженных, верных своим устоям чиновников – «господами, из которых песок сыплется»[11]. Далекие от настоящего и близкие к будущему, они выработали видение своей жизни как противоположности стагнации. Активисты и многие проявляющие сдержанный интерес к движению люди противопоставляли ограниченному «сегодня» будущую «народную зарю». Выражаясь языком того времени, груз будней, скоро ставших потрясающими, стал легким в свете предстоящего будущего. Летом 1941 года Геббельс рассматривал возможность публикации сборника своих милитаристских речей под заголовком «Между вчера и завтра», названного впоследствии «Небывалое время»[12], где он отмечал, что по многим причинам национал-социализм можно понимать как молодежную диктатуру. За несколько лет эта диктатура превратилась в самый успешный и в самый деструктивный поколенческий проект ХХ века.

Многие заимствования национал-социализма из багажа идей левых социалистов явились результатом биографий его членов. На последнем этапе существования Веймарской республики немало будущих нацистских активистов приобрели коммунистически-социалистический опыт. Так, Эйхман неоднократно упоминал в своих мемуарах следующее: «Мои интуитивные политические ощущения были левыми, и я предпочитал социалистические идеи в равной степени с националистическими». Он и его друзья рассматривали национал-социализм и коммунизм в период становления их борьбы как своего рода «братьев»[13]. Писатель Вольфганг Гиллерс внезапно осознал, «что “я” должно быть подчинено “мы”, и только таким образом может питаться новое германское искусство»[14]. Авторитетный деятель искусства Арнольт Броннен[15] ранее работал вместе с Бертольдом Брехтом и Иоганнесом Робертом Бехером над постановкой хоровой драмы «Великий план и его враги», прославляющей насильственную сталинскую индустриализацию. В 1933 году Гиллерсу, уже прошедшему путь от «я» к «мы», оставалось лишь заменить слово «пролетарский» на «германский». Он и далее продолжал использовать свое осознание того, что «новое ощущение “нас” можно воплотить прежде всего в хоровых произведениях»: «Вперед, и никогда не забывать, в чем наша сила cостоит…»[16]. Новая Германия времен национал-социализма неоднократно предоставляла тем, кто находился по другую сторону баррикад во время демонстраций, интеллектуальных дискуссий и словесных баталий, шанс заключить свой личный мир с Третьим рейхом