Причина отсутствия массового производства печей в стране заключалась в отсталости Российского государства в области теплотехники. Недостакок финансирования, промышленно-транспортный развал и слабое планирование привели к тому, что ни в Мировую, ни в Гражданскую войну предприятий по производству специальных печных материалов создано не было.[319]

В конечном счёте, „буржуйка“ стала отличаться от „пролетарки“ тем, что первую стали делать из кирпича, а „пролетарку“ – по-прежнему из жести.[320] В мире маниакального классового размежевания большевиков даже печки стали классово противопоставляться. Впрочем, позже названия печурок смешались и стали синонимами. Со временем про „пролетарку“ забыли. Именно „буржуйка“ стала символической королевой эпохи.

Монополии „буржуйки“ помогло и то, что голландские печи и камины в российских домах потеряли свою функциональность. „Голландки“ и камины, которые обладали коэффициентом полезного действия лишь в 10–15 %, стало нечем топить. В итоге „буржуйки“ стали вытеснять все остальные печи из обихода. „Буржуйки“ обладали более высокой теплоёмкостью и потребляли гораздо меньше дров.[321]

По форме печь напоминала прямоугольный гробик. Внутри „буржуйки“, обычно не более 60 сантиметров в длину, располагалась крошечная духовка.[322] Для сохранения тепла на кухне или в отапливаемой комнате, приходилось закрывать все двери.[323]

В первые послеоктябрьские годы производство печей-времянок резко выросло.[324] Самодельные печки завоевали в России такую популярность, что их стали устанавливать в товарных вагонах и даже в камерах тюрем, пока этого не запретило тюремное начальство.[325]

Кирпичную печь приходилось устанавливать кустарно с помощью печника. По вольным ценам установка стоила сначала около 120 рублей.[326] Однако цены неуклонно росли. Они варьировались в зависимости от длинны трубы. К началу 1920-х, в ходе гиперинфляции цены на печки и их установку подскочили в сотни раз.

По карточкам покупка печи стоила гораздо дешевле. Однако по карточкам жильцам выдавали лишь один аршин трубы и одно колено. Этого было недостаточно. Из-за дороговизны население было вынуждено собирать материал самостоятельно и нести в дом кирпичи и старое железо.[327]

Иногда труб у печей не делали совсем. Тогда стены и стёкла в квартире оказывались совершенно закопчены.[328] Так в „Записках верующего“ богослов В. Ф. Марцинковский описал то, как он и члены его семьи выстроили маленькую кирпичную печку. Из-за отсутствия специальных дымоходов, она сильно дымила. Младшая сестра Марцинковского, занимавшаяся хозяйством, стала болеть глазами от дыма. Однажды её нашли лежащей без чувств под густой завесой дыма.[329]

С отключением центрального отопления в стране резко подскочила смертность от переохлаждения. Чтобы согреться все деревянные предметы в хозяйстве приходилось бросать в топку. „Буржуйку“ топили бумагой, тряпьём, щепочками, рамами от картин, картинами и расколотой мебелью. При отсутствии альтернатив населению приходилось бросать в топку даже красное дерево и позолоченные стулья.[330],[331]

Зависимость граждан от самодельных печурок была абсолютной. Поскольку печи были единственными аккумуляторами тепла, они нуждались в постоянном снабжении топлива. Публицист А. В. Амфитеатров документально описал процесс поиска дров: „Переутомленные дневною работою и ходьбою, голодные глаза жадно высматривают, что еще в доме осталось ненужного из деревянных изделий, чтобы сунуть в чуть тлеющую 'буржуйку'.“[332]