Перестроечные времена сказались на жизни поселка и соседнего Климовска самым что ни на есть наихудшим образом. Новомосковский пруд, который в годы застоя регулярно чистили с помощью экскаваторов и прочей техники, зарос камышом и обмелел: купаться в нем стало невозможно. В родном местном магазине «Продукты» сменились хозяева, и там стали торговать паленой водкой. А в Климовске произошел настоящий коллапс: закрылся патронный завод, стопроцентно градообразующее предприятие. Население потянулось за работой в Подольск и в Москву, а власти смачно плюнули на существовавшую худо-бедно экономическую инфраструктуру. Та же участь постигла дом культуры, и кинопоказы с дискотеками одним махом испарились. Аттракционы в парке у реки, включая колесо обозрения, снесли. За футбольным полем в дубовой роще – тем самым, где состоялся исторический матч – никто больше не следил: исчезла разметка, трава вымахала в человеческий рост, ворота заржавели. И вообще тот юношеский футбол стал казаться каким-то иллюзорным явлением, в котором действующими лицами являлись совсем другие люди, чей образ стерся из памяти. Однажды, когда Нарышкин, вспоминая достижения прошлого, спросил у Козлова, помнит ли он счет их игры с Климовском, дружбан ему ответил: «Какой еще, в жопу, игры?» Но имел место и позитив: в городе и окрест стали открываться новые коммерческие предприятия, перепрофилировались несоответствующие новой эпохе торговые точки, – и это дало Козлову, окончательно добитому безденежьем, возможность устроиться на работу. На территории канувшего в Лету завода неожиданным образом сформировался огромный склад лакокрасочных материалов и сельхозудобрений – туда-то его и взяли. Правда, не шибко знаковая должность, всего лишь сторож, но процесс, как говорится, пошел. Козлов даже пить стал выборочно: в день заступления на смену – ни-ни. На такой внушающей оптимизм ноте судьба вновь развела друзей: Нарышкина призвали в армию в качестве офицера-переводчика, и укатил он не в какой-нибудь Питер или другой крупный город, а к черту на рога – в Туркмению. Связь полностью оборвалась на два года.

Армейскую службу Нарышкина мы опустим как не имеющую ничего общего с Наркозами, хотя это были едва ли не лучшие годы в его биографии и в плане профессионального роста, и в плане взросления, и в плане развлечений. Вернувшись домой, он полноправно встал на одну ступень с Козловым. Дело в том, что даже в те постперестроечные годы с их реформами, приведшими к упадку в вооруженных силах, в народе продолжало бытовать устойчивое мнение: если ты не служил в армии – значит, ты либо больной, либо подонок. Теперь ни тем, ни другим назвать Нарышкина окружающие не могли. В Туркмению он улетел весной, в конце апреля, и, соответственно, домой приехал тоже весной, как раз под майские праздники. Грех было не использовать эти дни для поездки на дачу, что Нарышкин с удовольствием и сделал. Первое, что он увидел в Рыбном переулке, это совершенно одичавший вход на участок Козлова. Калитка отсутствовала – заходи кто хочет. У забора густо разрослись кусты хмеля, полностью скрывшие дом: с улицы виднелась только крыша. Тропинка, протоптанная к крыльцу, была усеяна раздавленными одноразовыми стаканами, фольгой от плавленых сырков и огрызками яблок: значит, на участке активно пили. Нарышкин, поднявшись по ступенькам, толкнул входную дверь. Прихожая, что удивлением для него не стало, была сплошь утыкана пустыми бутылками. На газовой плите, стоявшей невдалеке, красовалось несколько стаканов с затушенными в отвратительной черно-коричневой воде окурками. Нарышкин повернул на плите одну из ручек, потом еще одну: конфорки не зашипели, – значит, газ отключили за неуплату. Интересно, а свет у него есть? Щелкнув выключателем, Нарышкин убедился, что отрезали и электричество. Ладно, посмотрим, что в жилых помещениях… Открыв козловскую комнату, хозяина он в ней не обнаружил, а обнаружил полный бардак и запустение. Мебель, которой раньше было более чем достаточно, исчезла вся. Для сна, по-видимому, Козлов использовал кучу старых тряпок, наваленных поверх походной плащ-палатки цвета хаки, разложенной в углу комнаты и невесть откуда взявшейся. Теперь понятно, почему все классические атрибуты пьянки – пластмассовые стаканы, остатки закуски и импровизированные пепельницы – находятся не в жилом помещении, а в саду и в прихожей: внутри просто не на чем и не за чем сидеть. Все это означало, что Козлов опять безработный. Нарышкин посмотрел в окно – а вот и хозяин! Друг его приближался к дому нетвердой походкой, бережно держа в руке початую бутылку дешевой водки. Вот он пропал в зарослях хмеля, вот опять нарисовался на тропинке, вот звук открываемой входной двери…