Знал человека, который всегда появлялся неожиданно. Всегда! Без права на ошибку. Как это у него получалось? Загадка. Он и сам не знал. Но в этом что-то есть, и это что-то художник ухватил для себя, чтобы поделиться с другими.

Художник просил у солнца необходимого. Не наглел поначалу, не капризничал. В ответ оно не всегда светило благосклонностью, но благо беспросветно, потому бывает незамеченным.

Важно, что он верил. Не обращал внимание отказам и продолжал просить: то особенного, не уточняя, чего именно, то невозможного, чего никто не может. Просит и всё, ничего с ним не поделать – и попробуй ему откажи.

"Убей свою воздушность! Говори со мной нормальным языком, и каждый жест исполню!», – иногда отвечало ему солнце его же собственными мыслями, но он ещё этих мыслей не слышал.

–Воздушность погубил, но убивать рука не поднимается!

–Значит, терпи…

Слово «Мочь» могущественно, потому могучий – тот, кто может! Только вот, зачем об этом просить, если он и так может то, чего другим не пришло бы, даже в мысли?! Разве, есть ещё что-то большее?!

Он видел души всех живых существ и называл это даром, хоть и любил временами скромно противоречить самому себе! Всегда противоречить не стоит, это не имеет никакого смысла, а смысл для него важнее пробуждения.

Да, далёкие люди не верили в его дар. Близкие, то делали вид, что верят ему, то глазели на него, как на умалишённого, как на сумасшествие.

–Не слишком ли разные глаза?

–Нет, они одни и те же.

Конечно же, бросая в пропасть все свои противоречия, он убеждал себя, что это самый важный дар, придуманный природой. "Ну ты загнул!», – отвечало зеркало.

–Единственное ли в роде? – спрашивал он в ответ.

–Так важно тебе это?

Застеснялся. Значит, было важно.

«Проницательный и непроницаемый!», – смешно восклицал он, рассказывая кому-то о себе, а в ответ получал ехидные, безутешные слова и мысли: «Ну видишь ты души людей и что? Ну можешь рассказать, как они у каждого из нас выглядят, а смысл? Мы все, конечно, рады за тебя, но рассказать то о человеке его сокровенности и тайны ты не сможешь. Не экстрасенс же…».

Слыша последнюю фразу, он представлял себя в балахоне и с посохом, с надменным взглядом, знающим всё обо всех. «Нет. Не хочу так! Не желаю знать всё! Тем более, ваши секреты. Тогда и вовсе один останусь, если буду знать вас всех.», и нежелание сбывалось с силой желания.

«А что ответить им на такое и надо ли?! Сам рад, что не экстрасенс. Всезнающая жизнь слишком холодна для меня, ведь в ней собрались все миры.».

Однозначно, преимущество человека, знающего жизнь другого, достаточно велико. С одной стороны, всё становится слишком простым, с другой стороны, жизнь только усложняется. Арлстау хотел быть на равных с людьми, потому не желал знать о них больше, чем нужно.

С близкими старался общаться голосом, а не письмами, чтобы не отдалиться, но не со всеми получалось. С далёкими так и вовсе – общаешься, общаешься и сам не замечаешь, как начинаешь ими пользоваться. Подбрасываешь их в воздух, как золотую монетку и думаешь – ловить или нет. Затем замечаешь свои истинные помыслы, своё отношение к человеку, но молчишь об этом. Потом молчишь обо всём. Лжёшь, лжёшь, лжёшь. И до нужного момента всё хорошо, но этот момент настаёт, и становится не важно, всплыла правда или утонула…

Как-то попробовал в течении недели говорить только правду. Пришлось перестать общаться с теми людьми, которых нельзя откладывать на неделю. Обиделись, конечно, зато спас их от самого себя правдивого. «Их роли заменить нельзя, игру их не сыграть другим, потому берегу, от себя защищаю.».