Он схватил со стола зажигалку и подкурил сигарету, выпуская дым прямо в лицо девушке. После он дорвал ее кофту и лоскутками перевязал руки и заставил взять часть в рот, чтоб она не кричала. В этот момент девушка очень перепугалась и не знала, выйдет ли живой отсюда. Возможно, это последние минуты или даже секунды ее жизни. Но Ева не боялась за себя, она боялась за дочь. Ведь девочка находится за стенкой, а Кортаеву ничего не стоит навредить и ребенку.

          Она не знала, что сейчас может произойти, да нет, обманывается, все, что угодно.  Знала…

          ― Ну, что ты, милая, чего загрустила? А глазки‐то перепуганные, боишься? Правильно, бойся, ты у меня за все ответишь, ― говорил Кирилл, при этом поглаживая Еву по обнаженной спине. ― Все такая же красивая, стройная, даже после родов, а грудь, ― в этот момент он повернул Еву к себе лицом и впился взглядом в грудь девушки. ― И грудь такая же пышная и упругая, словно и нет Марины. Ну ладно, сладенькое на потом, ― он в миг облизнул сосок, от чего Ева почувствовала отвращение. Снова резко отвернул ее к стене и, достав сигарету изо рта, потушил об нежную спину, вдавливая, причиняя еще большую боль. Девушка только пискнула, и из глаз покатились слезы…

          Теперь же, оставшись одна, Ева понимала, ей нельзя сдаваться! Иначе она не Ева Лонгман. Не дочь Элеоноры Лонгман. Вспомнив в эту секунду имя мамы, Ева резко подорвалась с кровати, о чем тут же пожалела, почувствовав резкую боль на спине. Но она прогнала эти мысли, и перед глазами встал разговор пятилетней давности.

          ― Солнышко, а правда картина твоей мамы очень дорогая? Где она может быть? ― с явным интересом спрашивал Кирилл.

          ― Да, дорогая, мама писала ее с огромным вдохновением, от души, и картина вышла настоящей целительницей. Говорят, если человек болен, и прикоснется к иконе, то выздоравливает, ― прошептала Ева.

          ― И где она может быть, ты случайно не знаешь?

          ― Нет, и не хочу. Она всех излечивала, только маму мою убила… ― с болью произнесла девушка. Прошедшие годы не унесли с собой ни капли боли от потери мамы, и Ева понимала, должно пройти немало времени, чтоб немного отпустить ситуацию.

          Выплыв из воспоминаний, Ева поняла, что от нее хочет Кирилл, только вот почему до сих пор не сказал… И что дальше он будет делать, ведь она понятия не имеет о картине.

          Два дня назад.

          ― Андрей! Мы вышли на след. Машина Кортаева была замечена в районе Новокузнецкой, предполагаемая версия ― у него там квартира. Появляется он раз в три дня, ― рассказал Тарасов, направляясь к окну, и оперся о подоконник.

          ― Это долго, мы не можем терять столько времени, ― перебил шеф.

          ― Не можем, но иного выхода нет. Завтра он должен показаться по этому адресу, ―  Михаил протянул листок Андрею и сказал: ― Мы подождем его, а потом пойдем по следу. Он сам нас выведет к Еве и малышке.

          ― Ладно, пусть будет так, – согласился он, услышав имя любимой. ― Что с твоими архаровцами? ― вспомнил Андрей об охране, став в миг серьезным.

          ― Они уже получили свое за то, что прос*али дело.

          ― Нееет, Миша, еще не получили, это только начало! Они поплатятся за то, что упустили мою девочку! А с тобой я вообще отдельно поговорю, ― Андрей разозлился, еще бы, ведь он до сих пор не знает, что с Евой и ребенком, не дай бог, что‐то произошло. Он за себя не ручается.

          ― Я знаю, что виноват! Мне и отвечать, ― Тарасов бросил взгляд на друга и направился к выходу.

          ― Едем в гости сегодня ночью, мало ли что, я не могу так рисковать, ― сказал Золотарев.