– Сколько ей лет на этом видео? – спрашиваю я, не отрывая глаз от экрана.

– Четырнадцать. Восхитительна, правда?

На видео кто-то выкрикивает другое имя и указывает на девушку, сидящую в конце полукруга. Нина Грей смеется, закрывает глаза, пытаясь сосредоточиться, и затем начинает новую сценку. Опять она принимает совершенно новый образ – образ девушки, на которую указали: ее позу, то, как двигаются ее руки, когда она говорит. Девушка сбоку смотрит на нее, потом смеется и закрывает лицо рукой. Нина повторяет это движение в деталях, даже то, как плечи девушки слегка приподнимаются, от смеха. Не думаю, что я когда-либо был свидетелем чего-то подобного.

Я поднимаю глаза и вижу, что Максим довольно улыбается:

– Как видишь, не должно быть никаких проблем, чтобы она притворилась всем, что тебе угодно.

– Ты это серьезно? – Его идея мне все еще кажется абсолютно глупой.

– Отчаянные времена требуют отчаянных средств, Роман. Нам нужно заглушить слухи, и нужно сделать это сейчас.

– В таком случае пусть будет жена. – Я захлопываю ноутбук. – Черт!

Я кладу сумку на кресло и осматриваю гостиную. Прошли месяцы с тех пор, как я была здесь, но кажется, что ничего не изменилось. Те же белые занавески и ковер, бежево-белая мебель, голые белые стены. Так много белого, что комната кажется стерильной. Я всегда это ненавидела. Неудивительно, что первую внушительную сумму, заработанную мной, я потратила на аренду квартиры, чтобы сбежать из этой пустоты.

– Дома! – кричу я.

Через несколько секунд слышится стук каблуков, цокающих в моем направлении. Моя мама выходит из кухни и бросается ко мне, держа руки на бедрах. Зара Грей – моя абсолютная противоположность: высокая блондинка с полным макияжем и в идеально выглаженном платье. В белом шелковом платье. Мне хочется выть.

– Ты опоздала на три часа! Я тебя предупреждала! – Она останавливается на полуслове. – Боже мой! Что ты с собой сделала?

– Можно поточнее?

– Металлическая штука у тебя в носу.

– Это называется пирсинг, мам.

– Люди заражаются через него, Нина. Когда отец тебя увидит, у него будет инфаркт.

– Мне двадцать четыре. Я могу делать со своим телом все, что захочу. И пирсинг у меня уже несколько лет. Я просто снимаю его, когда приезжаю сюда, чтобы ты меня не доставала. Сегодня я забыла.

– И почему ты вся в черном? Кто-то умер?

Несколько клеток моего мозга, конечно.

– У меня в этом месяце темная полоса. – Я пожимаю плечами.

Мама любит избитые фразы. Думаю, что с ними она чувствует себя комфортнее, особенно рядом со мной. Ей все еще тяжело переварить мой выбор карьеры. Может быть, ей стало бы легче, если бы я рисовала цветочные композиции или оленят. Интересно, что бы она сказала о моей последней картине? Это все еще незаконченная работа, но в ней не планируются ни цветы, ни олени.

– Почему ты всегда такая странная?

– Это отлично работает с парнями, – улыбаюсь я. – Мужчины любят странных женщин.

– Я в этом не уверена, дорогая.

Боже, она даже не может понять мой сарказм.

– Когда папа звонил, то сказал, что это срочно. Где он?

– В кабинете. В последние несколько дней отец сам не свой. Я думаю, что это из-за работы, но он ничего мне не говорит. Кажется… что он чем-то напуган.

Мой отец занимается недвижимостью. Там почти нечего бояться. Я захожу в коридор слева и стучусь в кабинет отца, даже не подозревая о том, как радикально изменится моя жизнь после того, как я войду.

Полчаса спустя я сижу в кресле, занимающем угол кабинета, и с открытым ртом смотрю на отца.

– Это шутка?

– Это не шутка. – Он опускает плечи и проводит рукой по своим седеющим волосам.