Редкие служебные разговоры были сухи, предельно лаконичны, хорошо слышны окружающим и заканчивались обычно словами: "Нет, нет. Это в другом отделе. У нас таких данных нет."
Мужчин в отделе было только двое, начальник отдела, который явно мучился от вчерашнего перепоя, и его заместитель. На своих местах они почти не сидели. Они, наверно, чтобы не мешать своим коллегам-женщинам вести интимные разговоры, либо подолгу курили на лестнице, либо наносили визиты в смежные отделы и курили с их мужчинами и уже на их лестницах.
Через пару часов Егоров решил сделать контрольно- напоминающий обход отделов и управлений, в которые он разнес свои "мероприятия". В его книги, как и должно быть, никто и не заглядывал. Везде, очевидно, это было время было установлено для всего Министерства, уже пили чай, собравшись по-семейному все вместе за одним из столов.
Некоторые из женщин, взяв свою чашечку с чаем и положив на блюдечко что-нибудь съедобное, отходили к телефону и продолжали свои тихие разговоры. Мужчины за чаем долго не задерживались, выпив, уходили опять курить и обсуждать вечные проблемы отечественного футбола и хоккея. Работали, казалось, одни только девочки-машинистки, они были свои в каждом отделе, да и то не очень, чтобы интенсивно. Продолжая неторопливо печатать, они отламывали красивыми пальчиками от шоколадки или от тортика, лежащих у каждой на блюдечке слева, маленькие кусочки и отправляли их в рот.
Вдруг…, да, эти "вдруг" не обходят даже аппараты министерств. Вдруг раздавался телефонный звонок, не похожий на все другие. Это звонил аппарат прямой связи одного из заместителей Министра с начальником отдела. Все замирали, прекращали разговаривать и даже жевать. Начальник отдела, сделав рукой знак, требующий тишины и внимания, хватал трубку и начинал напряженно слушать, говоря время от времени:
– Хорошо…Так…Понятно… К какому сроку? – и делал при этом беглые заметки на первом попавшем листке бумаги.
Выслушав и бережно положив трубку, он, даже порозовевший от напряжения, заглядывая в листок, обдумывал записанное, потом собирал отдел и раздавал каждому срочные задания. После этого на какой-то промежуток времени работа в отделе как будто вскипала. Все сразу становились чрезвычайно серьезными, начинали перебирать бумаги на столах и в ящиках, лихорадочно писать, звонить по телефону, бегать по смежным отделам, нигде, однако, не задерживаясь подолгу. Мужчины озабоченно и внимательно читали приносимые им их женщинами черновики документов, давали указания что-то изменить или дополнить, писали сами.
Через час небольшая пачка листов отдавалась на машинку. Машинистка начинала печатать, причем, оказывалось, что она умеет это делать быстро, и без шоколадки в одной руке.
Все, кроме начальника отдела, сразу успокаивались и садились пить чай, ругая, впрочем, сдержанно, эту совершенно невыносимую работу, вспоминая своих знакомых из других министерств, у которых "такой нервотрёпки не бывает никогда".
Начальник отдела брал еще теплые, только с машинки, листки бумаги, прочитывал их, весь внимание, и аккуратно скалывал цветной заграничной скрепкой. В итоге получался внешне внушительный, но совершенно пустяковый по сути, разового употребления документ на нескольких страницах, который назывался "Справка о ходе строительства горно-обогатительного комбината".
Начальник отдела клал его в красную папку с золотой надписью "На доклад", в высоких кабинетах любят красное с золотом, и лично нес на не для всех доступный этаж, где всюду были красные опять же ковры, коричневое благородное дерево на высоких панелях, пышные шторы на окнах, ни одного человека в коридорах и тишина. Здесь обитали небожители. Сам, это Министр, и несколько его заместителей. Начальник отдела отдавал папку помощнику, немедленно успокаивался и присоединялся к общему чаепитию в отделе и разговору об этой совершенно невыносимой работе.