– Держит, – прогудел кожевенник. – Молодец!

– Я тогда на речку? – спросил Вран.

В мастерскую заглянул Клим, в похожем на отцовский фартуке, чтобы не прожечь одежду случайными каплями растворов для кож. Услышал последнюю фразу, ухмыльнулся, но промолчал. Отец кивнул и встал:

– Ну, давай. Дозволяю.

Брат снова скрылся из вида. Они с отцом и фигурами похожи, не только одеждой – оба крепкие, низкорослые, уверенно стоящие на кривых коротких ногах. Только бороды у Клима пока не было, молод ещё.

– Спасибо, отец!

Вран отдал молоток, повернулся и побежал. Ждут же, да и отец в любой момент мог передумать. Хлебнул воды на кухне, доложил мачехе о разрешении и накинул кепку. Без головного убора в деревне и появляться неприлично, как голый.

Такая уж традиция. Тут куда ни плюнь – одни традиции.

Во дворе столкнулся со Жданкой. Сестра волокла из свинарника пустые вёдра из-под корма, показала ему язык. Вран рассмеялся и выскочил на улицу, поднимая босыми ногами пыль. Настроение было отличное, всегда бы так, но в душе засела крючком мысль: чужая похвала ему досталась. Чужая.

Не ему предназначенная.

Но Вран всё равно был счастлив. Он любил сейчас всех, весь мир, и солнце, яркое, по-июльски жгучее, улыбалось ему в ответ с голубого неба. Даже Полоса, за которой и была дорога в недоступный без Проводника Венецк и дальше, дальше, казалась сейчас безобидным белесым маревом. Подумаешь, вытянутая вверх и в стороны стена тумана!

Ничего в ней страшного и нет.

– Курей не подави! – рявкнула из-за забора соседская бабка Зинаида, но даже это не испортило ему настроения. Вран рассмеялся, но свернул, чтобы и правда не растоптать пару несушек, уютно сидящих в пыли прямо посреди улочки. Мелькали заборы, калитки, гаражные ворота, висящие на столбиках горшки и старинные кастрюли, свисали тяжёлые ветви яблок – вот бы сорвать, да своих девать некуда.

За поворотом был дом травника Игнатия, потом его же сараи, огород, и – спуск к реке. Вон уже видно серебристую полоску Дебрянки, змеёй блестящую на солнце, а вон на дороге Антоха, Милка и хмурый Антонов дядька, отзывающийся на имя Санчо.

Жизнь прекрасна. И чёрт с ней, с табуреткой, если очень нужно будет – и сам справится. Потом. Когда-нибудь потом.

– Чего несёшься? Опаздываешь куда? – рассмеялся Антон. – Пошли уже спокойно.

Вран поцеловал Милу, конечно, мельком, в щёку – большее на людях неприлично, традиция! Пожал руку Санчо. Тот буркнул что-то, невысокий, но жилистый, крепкий, с красным обветренным лицом. Явно не привык жить под крышей, всё на воздухе.

Служба такая, он уже рассказывал.

Мужик как мужик, только глаза настороженные всегда, оценивающие. И жёлтые они у него, как у волка. Вот волков Вран не в книжках видел, сам, когда охотники приносили убитых. Только у зверей взгляд уже мёртвый, остановившийся, а у наёмника вполне себе живой.

На плече Санчо, поверх фабричной, старой работы рубашки, висела сумка. Сколько Вран его видел, он, похоже, не расставался с ней никогда. Иногда там нечто позвякивало металлом, но приглушённо. Инструменты какие-то, что ли.

– На рыбалку когда? – осведомился Санчо чуть позже.

Это был ещё один плюс Врана – кто мышцами берёт, а кто умом и удачей. Он всегда ловил больше других, это известное дело. Да и напарники без улова не возвращались: и места знал, и всякие рыбьи ухватки. В стоящей у реки деревушке, в окружении лесов, уметь рыбачить – великое дело.

– А вот завтра с утра и пойдем! – глянув на небо и прикинув, что с ветром, ответил Вран. – Погода не поменяется, можно.

– Опять без меня? – влезла Милка.

– Прости… Но мужское же дело, сама понимаешь.