20 июня 1792 года, когда толпа ворвалась в Тюильри, захватила Людовика XVI и Марию-Антуанетту и заставила короля появиться на балконе в красном фригийском колпаке, Наполеон находился в Париже. Бурьенн встретился с ним в трактире на улице Сент-Оноре, и, когда они увидели идущую к дворцу вооруженную толпу, Наполеон якобы предложил: «Пойдем за этой сволочью». Расположившись на террасе у реки, они с «удивлением и негодованием» (по-видимому, хорошо скрываемым) наблюдали историческую сцену{126}. Два дня спустя Наполеон писал Жозефу:
Семь или восемь тысяч человек с пиками, топорами, шпагами, ружьями, вертелами, кольями… отправились к королю. Парк Тюильри был закрыт, его охраняло пятнадцать тысяч национальных гвардейцев. Они выломали ворота, ворвались во дворец, навели пушку на апартаменты короля, выбили четыре двери и предложили королю две кокарды, белую [цвет Бурбонов] и трехцветную, и заставили его выбрать одну. Выбирай, сказали они, где царствовать – здесь или в Кобленце. Король себя хорошо показал. Он надел красный колпак, королева и принц поступили так же. Королю дали выпить. Народ оставался во дворце четыре часа… Все это противоречит конституции и создает опасные примеры. Очень трудно предвидеть, куда пойдет страна в этой бурной обстановке{127}.
Впоследствии Бурьенн рассказывал, что Наполеон воскликнул: «Черт возьми! Как можно было впустить эту сволочь? Смести бы из пушек человек четыреста или пятьсот из них, и остальные бежали бы со всех ног». Этот случай еще сильнее уронил монархию в глазах Наполеона. Он поддержал свержение короля, но не понимал, почему Людовик XVI позволил себя унизить. Королевской чете оставалось менее двух месяцев ненадежной свободы.
Десять дней спустя австрийские и прусские войска вторглись во Францию, и это породило обоснованное подозрение, что Людовик XVI и королева-австриячка симпатизируют интервентам и помогают врагам Франции, уже открыто объявившим о своем желании вернуть монарху трон. Презрение Наполеона к малодушным Бурбонам укрепилось 10 августа, когда вернувшаяся в Тюильри толпа арестовала короля и королеву и перебила швейцарских гвардейцев. Наполеон, покинув квартиру на улице Май, отправился к другу [брату Бурьенна] на площадь Карузель, чтобы оттуда наблюдать за развитием событий. По пути хорошо одетого молодого офицера окружила толпа, и Наполеона заставили крикнуть: «Да здравствует нация!» Десятилетия спустя он вспоминал: «Я, как можете представить, с готовностью повиновался»{128}. Жилище друга наполняли вещи из домов аристократов, бегущих из Франции и вынужденных за бесценок продавать свое имущество. «Что за олухи!» («Сhe coglione!») – воскликнул Наполеон по-итальянски, увидев из верхнего окна, что швейцарские гвардейцы не стали стрелять по толпе (это стоило им жизни){129}. Когда семь лет спустя Наполеон поселился в Тюильри, он повелел заштукатурить следы, оставленные в тот день пулями.
Наполеон находился в Париже в начале сентября, когда в городских тюрьмах было хладнокровно убито более 1200 человек, в том числе 115 священников. 3 сентября прусская армия герцога Брауншвейгского заняла Верден. За этим последовало четырехдневное избиение «подозрительных». Позднее Наполеон попытался оправдать убийц: «Сентябрьские расправы могут произвести сильное впечатление на солдат вторгшейся армии. Они разом увидели, что против них поднялось все население»{130}. Наполеон утверждал, что убийцы «почти все были солдатами… решившими не оставлять врага у себя за спиной». О лидерах якобинцев он выразился так: «Что бы о них ни говорили, они не ничтожны. Немногие оставили в мире след, как они»