Нас он обманывал, когда его отправляли в поликлинику: говорил, что был у врача, а сам не ходил. Говорил, что сделал флюорографию, а сам не делал. С осени 2017-го стал покашливать, да так и довел все до летального исхода. Мы, конечно, тоже беспечны были, не углядели.

Я не думаю, что врачи что-то сказали папе, что он что-то знал или предчувствовал. Это было обычное старческое ворчание, когда понимаешь, что ты старый и умрешь раньше, чем твои сыновья. Это сейчас мы наделяем папины слова каким-то особым смыслом. Они действительно звучат иначе, воспринимаются по-другому после его смерти.

У Ирины сегодня день рождения. Сидим в моей комнате за столом. Мы уже отужинали, сделали перерыв, пьем чай с тортиком.

Я посмотрел на папин портрет, а он смотрит на нас строго, с укоризной: дескать, что же вы без меня-то едите? Я в мыслях готов был сказать: «Вот, кушай, папа», – и подвинуть ему чашку.

Слезы подступили. Мама увидела мое напряженное лицо и спросила:

Мама, папа, Олег, 1986 год

– О чем задумался? Из чего торт состоит?

Я покивал головой. Потом еще раз взглянул на папин портрет. Потом пошел в ванную умыть лицо, смыть слезы. Потом еще раз ходил смыть слезы.

А про себя думал: я же взрослый мужик, могу плакать, когда захочу. Даже прилюдно могу плакать. Кто мне что скажет?

В прошлом году уже после смерти отца обнаружил в бумагах письмо, которое папа написал мне почти 43 года назад. Послание написано на почтовом бланке для денежного перевода – очевидно, что было под рукой. Это удивительно: прошла жизнь, а какой-то листок бумаги сохранился, остался цел.

Я тогда учился в Сергиевске в интернате санаторного типа, родителям сложно было приехать, и они писали письма.

Папа пишет мне:

Здравствуй, Славик!

Посылаем тебе сапоги, яблоки, варежки, в сапогах конверты.

Пиши свои новости, как твое настроение.

Шапку теплую и шубу привезем в следующий раз. Учись хорошо, старайся, будь внимателен.

У нас был ежик, мы держали его три недели, ухаживали, а потом выпустили в лес.

Мама, папа, Олег, 1986 год

Сегодня суббота, у меня с мамой выходной.

Пиши, Славик, как твое здоровье, самочувствие.

До свиданья!

Твой папа.

2.10.1976

Сегодня ночью приснился отец. Это бывает очень редко, всего лишь второй случай после смерти. А я бы так хотел увидеть его хоть во сне.

Но нынешний сон был нерадостным: отец лежал голый, лилового цвета, с откинутой головой, ему было дурно, я утирал с его лица и груди обильный пот. Он, кажется, сказал что-то короткое, но я не запомнил.

В предыдущем сне он и вовсе приснился мне задыхающимся.

Господи, даже в моих снах его ждут лишь мучения.

Надо бы сходить на кладбище, навестить могилу. Но сейчас обильные снегопады, не пройти туда. Да и морозы стоят. Это отговорки, конечно, было бы желание. Но и в отличную погоду на погост не так просто добраться своим ходом.

Каждый день вспоминаю отца. А в последнее время стал все чаще плакать. Это не отпускает, не проходит.

Папа на даче. Сзади слева видно склонившуюся маму, 1986 год

Мама с утра позвонила Маше в Лукьяновку, рассказала свой сон:

– Толя всю ночь снился. Как хорошо, оказывается, со Смирновым на дачу ходить! (Мама всю жизнь называла папу Смирновым.) На даче приготовил Толя яичницу из двух яиц. Я говорю: «Почему два яйца? Нас же четверо». Потом Толе говорю: «А как ты будешь ходить, ребята же всю твою одежду выкинули?» А он мне: «Да ничего страшного, она все равно старая была».

Это удивительно: папа даже во сне, даже из потустороннего мира заботится о маме. Только вот завтрак приготовил не на всех нас, а лишь на себя и на нее. Словно ждет ее ТАМ.